«Эргэдэшка» упала, ткнулась мне в бок, и в ту же секунду на меня надвинулась тень Шахха. Да ну на фиг! Зачем умирать двоим, когда можно ограничиться одной смертью? Правильно, совершенно ни к чему.

Приподняться я не мог, а вот рукой шевельнуть – запросто. Ну, я и шевельнул, запихивая гранату под себя. Забавно, конечно, когда точно знаешь, сколько тебе жить осталось.

Две секунды.

Брехня, что за это время перед глазами вся жизнь проносится. Перед глазами все то же самое – черный от сажи пол, гильзы, падающие на него, отскакивающие от досок, катящиеся по ним. В ушах – треск очередей и отборный мат автоматчиков. И в голове ничего, лишь привычный счет, который начинает отсчитывать мозг любого вояки при виде гранаты без чеки и скобы:

«Двадцать три… Двадцать четыре… Все…»

Хлопка я не услышал, лишь почувствовал, как меня приподняло над полом. А потом все исчезло – кузница, звуки воплей и выстрелов, вонь сгоревшего пороха и кислого, нервного пота многих людей, который в обычной обстановке и не учуешь, но в бою чувства обостряются в разы…

Я плыл в снежно-белой пустоте и удивлялся, мол, что происходит-то? Почему такая ослепительная белизна вокруг, без конца и края, и нет ничего, кроме нее. Даже меня, который ее видит, но не глазами, так как глаз-то нет. Потому что меня нет. Есть лишь мое «я», которое плывет себе в этой молочной вселенной без конца и края, словно безвольная медуза в бескрайнем океане…

А потом раздался ужасающий треск, и молочный мир раскололся, разорвался надвое, словно лист белоснежного ватмана, и из этого разрыва я услышал голос, который отчетливо произнес:

– Ну ни хрена ж себе!

Вместе с голосом пришло ощущение тела, окоченевшего от какого-то космического холода. Странно. Разве так должен чувствовать себя человек, запихнувший под себя гранату с вырванной чекой? Подобного опыта в моей жизни еще не было, но думаю, что взорвать себя «эргэдэшкой» и замерзнуть как собака есть как бы разные вещи.

Открывать глаза не хотелось. Вдруг холод – это обман чувств, а на самом деле я лежу сейчас в виде разобранного конструктора: ноги-руки отдельно, а к живой голове подведен какой-нибудь сосуд жизнеобеспечения. Захарову, например, такое провернуть – раз плюнуть…

Но узнать, как оно на самом деле, можно было только одним способом. И я его применил, с опаской приподняв непривычно тяжелые веки.

Нет, это была не лаборатория ученого. Лежу на спине, сверху – потолок, закопченный до абсолютной, эталонной черноты. И в воздухе висит знакомая до боли тротиловая вонь, смешанная с легким металлическим запахом свежей крови. Моей? Или боргов? Или и то и другое вместе.

– Блин, ну реально – ни хрена себе! – с восторгом проговорил голос.

По-моему, проще было бы согнуть руками железный лом, чем мою задубевшую шею. Но я сделал подвиг – приподнял голову.

И изрядно офигел.

Я лежал на верстаке, видимо, ничего более приличного, на что можно труп положить, в кузне не нашлось. Лежал себе целый и невредимый, только почему-то промерзший насквозь, словно свежемороженая треска. Рядом с верстаком, уставившись на меня, как на чудо невиданное, стоял Шахх без видимых следов повреждений. Грудь целехонькая, даже следов от пуль на теле нет – хотя у их породы раны зарастают чуть ли не на глазах.

Рядом с ним стояли кузнецы.

И Иван, глянув на которого я сразу понял, почему живые и я, и Шахх.

Морщин на лице моего двойника прибавилось заметно. И седина голову изрядно припорошила, почти полностью выбелив виски.

– Сколько он взял? – прохрипел я, уже поняв, что случилось.

– Много, – невесело усмехнулся Иван. – Лет пять, думаю. А может, и все десять. Но и желание было неслабое. Когда ты под себя гранату сунул, я вдруг понял, что последствия могут быть посерьезнее, чем твоя мертвая тушка. Мы фактически внутри аномалии, трансформировавшей время. И хрен ее знает, что она выкинет, если в ней погибнет легенда Зоны. Мы ж с тобой на историю наших миров напрямую влияем. Плюс внутри той аномалии находятся две наших копии, фактически мы полчаса назад – и вдруг ты погибаешь. Парадокс налицо. Кто знает, как на это отреагировало бы Мироздание. Думаю, могло бы просто стереть нашу реальность из-за такого бага.

– Ясно, – сказал я. – Если моб во временной аномалии помер, то и фиг с ним, Мироздание и не заметит. А если сдох матерый убийца, влияющий на сюжет, то игра может не просто дать баг, но и совсем вылететь.

– Именно, – кивнул Иван. – Ты же помнишь, как чуть не уничтожил всю Розу Миров, когда начал менять свое личное прошлое[5].

– Ты и это знаешь? – удивился я.

– Это знают все, кто в теме, – расплывчато произнес Иван. – Так вот – думаю, то, как ты тогда потряс Розу Миров, могло показаться детской шалостью по сравнению с тем парадоксом, который мог сейчас произойти. Но главное, что все обошлось, и теперь мы в расчете. Считаю, что Долг Жизни я тебе отдал. Подтверждаешь?

– Ага, – сказал я, расслабляясь на верстаке, так как устал вертеть головой и удивляться. – Теперь можешь меня грохнуть. Сделать то, ради ты чего прошел такой долгий путь.

– Не буду, – сказал Иван. – Я получил задание убить человека с позывным Снайпер…

Он запнулся. А я заранее скривился, подумав, что сейчас он выдаст какой-нибудь избитый штамп в стиле плохого романа, типа «… но не думал, что встречу боевого товарища», или что-то в этом роде.

Не сказал. После паузы выдал другое, тоже мутное:

– В общем, думаю, что скоро ты сам выполнишь мое задание.

Бред какой-то. Ладно, у него стресс, как-никак, в одночасье постареть на десяток лет так себе удовольствие. Может, возраст на мозгах сказался, вот и метет всякий бред.

Верстак был широкий, но жесткий, лопатки и затылок поднывать начали, посылая недвусмысленный сигнал, что отдых после возвращения с того света дело хорошее, но пора и честь знать. Сделав над собой морально-физическое усилие, я с трудом встал с верстака и принялся разминать тело, словно сутки провалявшееся в промышленном холодильнике. Вот уж не думал, что успею так быстро окоченеть. Вроде подыхал не раз, но такого побочного эффекта не замечал.

– Пока он там отжимается и приседает, может, к делу перейдем, – сказал Иван, протягивая Шаману артефакт, похожий на глаз, вырванный из орбиты великана. – Это, как вы понимаете, все, что есть.

– Маловато будет, за два-то ножа… – почесав щетинистый подбородок, произнес кузнец.