18 сентября

Утром, когда я вышла к бранчу, Мэтт и Джонни были у миссис Несбитт – готовили ее дом к зиме (переехать к нам она отказывается). Только я вытащила банку горошка с морковкой, как услышала глухой стук и мамин вскрик.

Прибежав в гостиную, обнаружила распростертую на полу маму.

– Споткнулась, – сказала она. – Вот идиотка. Споткнулась.

– Ты в порядке?

Она помотала головой:

– Щиколотка. Похоже, я не могу стоять на этой ноге.

– Лежи где лежишь, – сказала я, как будто у нее был выбор. – Я приведу Питера.

Я помчалась в гараж и вывела велик. В жизни так быстро не носилась на велике, как в этот раз до больницы.

Но, когда я приехала, охрана не пустила меня внутрь, даже когда я объяснила про несчастный случай и сказала, что Питер – друг семьи. Они только обещали передать сообщение.

Я осталась ждать на улице. В доме очень холодно, мы все одеваемся в несколько слоев и напяливаем по лишнему свитеру, но сейчас я так торопилась, что забыла надеть зимнее пальто, перчатки и шарф. А пока мчалась на велике сломя голову, даже вспотела, что теперь совсем не помогало.

Охранник вовсе не торопился передать мое сообщение Питеру. Сначала он заставил меня написать его, потом прочитал, потом потребовал какой-нибудь документ. А у меня с собой, ясное дело, ничего не было. Я умоляла его передать информацию Питеру. Он ухмылялся. Заметно было – он привык к тому, как люди умоляют его о чем-нибудь, и ему это явно нравилось.

Меня замутило так же, как от шоколадной стружки.

Я стояла там, плакала, умоляла и хотела его убить. Честное слово, доберись я до его пистолета, пристрелила бы и его, и любого, кто мешал бы мне помочь маме. А он просто стоял и ржал.

Потом подошел второй охранник, спросить, что тут происходит. Я рассказала. Он не смеялся, но подтвердил, что они ничем не могут помочь.

– Здесь больница, – сказал он. – Врачи не выезжают на дом.

Первый решил, что это повод для бунта.

– Пожалуйста, просто позвольте мне отнести эту записку доктору Эллиотту. Это все, о чем я прошу, – настаивала я.

– Мы не можем покидать пост, чтобы передавать сообщения, – сказал второй охранник. – Единственная ваша надежда – подождать, не выйдет ли кто знакомый, тогда его можно попросить отнести записку.

– Пожалуйста, – умоляла я, – пожалуйста. Моя мама лежит дома одна, с травмой. Не заставляйте меня ждать. Прошу вас, не заставляйте меня ждать еще.

– Простите, мисс, – сказал второй. – У нас тут свои правила.

Первый просто продолжал лыбиться.

Я стояла и стояла. Из больницы выходили люди, но никто не соглашался отнести записку Питеру. Все притворялись, что не замечают меня, словно я уличная попрошайка, а им не нравится, что их принуждают давать денег или испытывать чувство вины за то, что не дали.

Я стояла там, пока хватало сил, потом уселась на мерзлую землю. Первый охранник подошел ко мне и слегка подтолкнул ботинком.

– Нечего тут ошиваться, – сказал он. – Вставай или уходи.

– Простите, мисс, – сказал второй. – Правила.

Я все думала о маме и не надо ли мне вернуться домой. Очень сложно оценить, сколько прошло времени. По ощущениям – многие часы, но точно не скажешь. Возможно, Джонни возвратился домой. Мама строго-настрого запретила ему есть у миссис Несбитт, так что он должен был вернуться пообедать. Во всяком случае, я себя в этом убеждала. Мысль о возвращении домой без Питера была так же невыносима, как мысль о маме, лежащей в одиночестве на полу гостиной. Я уговаривала себя, что Джонни вернулся, принес маме одеял, помог подняться с пола и все нормально.

Со вчерашнего ужина я ничего не ела, и у меня начала кружиться голова. Я словно бы чуть-чуть воспарила над поверхностью. Вряд ли совсем потеряла сознание, потому что помню, как подошел второй охранник и поднял меня.

– Не делайте так, мисс, – сказал он. – Толку от этого не будет.

Кажется, я поблагодарила его. Заставила себя стоять и изо всех сил старалась не упасть в обморок и не расплакаться. Просила выходящих людей помочь. Никто не обращал внимания.

Первый охранник сказал что-то насчет поесть. Он отошел ленивой походкой, как будто в нынешнем мире обеденный перерыв – совершенно нормальная вещь. Я подумала, может, теперь второй охранник пожалеет меня и впустит внутрь, но он просто стоял на месте, отказываясь смотреть в мою сторону.

Потом вдруг появился Мэтт.

– Мама до смерти переволновалась, – сказал он. – Что тут происходит?

– Мэтт? – спросил второй охранник.

– Мистер Джеймс?

– Я не знал, что это твоя сестра. Иди быстро. Поторопись. У меня будут большие неприятности, если Дуэйн узнает, что я сделал.

Мэтт помчался в больницу.

Дуэйн вернулся, когда Мэтта все еще не было.

– Все еще здесь? – спросил он, но я не стала отвечать.

Через несколько минут вышли Мэтт и Питер.

– Возьмем мою машину, – сказал Питер. – У меня есть велобагажник.

Мне потребовалась вся сила воли, чтобы не разрыдаться. В этот момент стало ясно, что сил ехать домой на велике у меня нет.

Дорога заняла минут десять. Я слишком вымоталась, испереживалась и мучилась от голода, чтобы по-настоящему насладиться поездкой в машине.

Мэтт объяснил, что, когда Джонни вернулся домой около часу дня, мама, все еще лежащая на полу, больше волновалась за меня, чем за себя. Она была уверена, что кости целы, но встать не смогла, а у Джонни не хватило сил поднять ее. Она отправила Джонни к миссис Несбитт за Мэттом, и он пришел, отнес ее на веранду и затопил печку. Потом поехал на велике к больнице разыскивать меня.