– Я не шучу. Это мое условие.

– Рад, что ты стала сговорчивее и уже открыто согласилась на мое предложение. Но я против такого условия. Минет будет. И попомни мои слова – ты сама от него возбудишься. Равно как и сейчас тебя возбуждает происходящее, но ты, малолетняя трусиха, не можешь в этом признаться.

– Я просто смирилась с неизбежным.

– Да, да, это именно так и зовется, – не скрывая усмешки в голосе, выдает Слава. Надавливает мне на плечи, заставляя опрокинуться спиной на стол. А затем разводит мои ноги и проводит пальцем по белью. Блинский блин! Дежавю! Чувство долбанного стыда за то, что там я ни фига не сухая.

Но это ерунда, по сравнению с тем, какая у него самодовольная улыбка? За нее мне хочется его убить. Хотя, конечно, она чертовски обаятельная.

– Я хочу, чтобы ты был тоже голым. Весь, – тут же добавляю я. Хмыкнув, Архангельский расстегнул ремень на брюках и вжикнул молнией.

Я опираюсь на локти и опускаю взгляд вниз. Не скрывая интереса, наблюдаю за тем, как Слава избавляется от остатков одежды. Видеть так близко обнаженное мужское тело мне еще не доводилось. Уж про член и подавно молчу. Внушительных размеров, между прочим, но, к счастью, не питон. Мне определенно нравится видеть его возбуждение. Ловлю себя на мысли, что не только смотреть приятно, но и потрогать я очень даже не против. Он реально по ощущениям такой твердый, как описывают в любовных романах или это все очередная чушь?

– Понравился? – перевожу взгляд на обладателя сего экземпляра. – Потрогать хочешь? – гад, даже не скрывает, что насмехается надо мной.

– Фу, да как можно, – демонстративно кривлю лицо.

– Сучка малолетняя, я тебе когда-нибудь язык подрежу, – благо произносит это не зло и даже с улыбкой.

– А минет тогда я тебе как сделаю?

– Каюсь, не подумал. Сначала минет, потом отрежу. Ну все, Наталь Санна, трусы-то с вас можно снять или как?

– Снимайте, Вячеслав Викторович.

– Счастье-то какое, – откидываюсь на спину, давая стянуть с меня последний элемент одежды.

И все, я банально не могу выдержать его жадного, оценивающего фигуру, взгляда. Становится не по себе, от чего я машинально закрываю глаза и желание прикрыться начинает доминировать над здравым смыслом.

Правда, тут же одергиваю себя, когда чувствую пальцы Архангельского на своем животе. Я везде гладкая, тем более после душа. Нечего стесняться.

Его ладони медленно скользят по животу верх. Оглаживают грудь.

Пальцы сжимают соски. Это приятно, но хочется большего. В момент, когда мне приходит в голову мысль о том, что такой ласки мне мало, я чуть не вскрикиваю, от того, как его ладони сжимают мою грудь. Эта грубоватая ласка моментально отзывается тянущим ощущением внизу живота.

Кожа буквально горит от его прикосновений. Чувствую, как шея моментально покрывается испариной, когда я ощущаю его губы на своих сосках. Эта ласка буквально заставляет умолять потрогать меня внизу. Или хотя бы самостоятельно сжать ноги. Но последнее не представляется возможным. Чуть прикусываю губу, дабы реально не начать его умолять.

Еще чуть-чуть и на моем лице появляется едва заметная улыбка, когда я ощущаю, как рука Архангельского перемещается вниз. Большой палец скользит между ног. Не выдерживаю, издаю тихий стон, когда Слава начинает ласкать клитор круговыми движениями. Черт, черт, черт. Ну почему это так приятно?

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍Получив долгожданную разрядку, я нехотя разлепляю глаза. Сжав мою талию, Слава пододвигает меня ближе к краю стола. Приставляет головку ко входу, и начинает водить ею по разгоряченной плоти.

– Не бойся. Ты влажная, будет вполне терпимо, – шепчет еле слышно.

– Ты должен был сказать, что будет хорошо, – не скрывая усмешки, выдаю я.

– Будет охуенно, Наталь, но в другой раз.

Мне хочется сказать какую-нибудь очередную колкость или для вида возмутиться от его слов, но он закрывает мне рот поцелуем, и в этот же момент плавно скользит вперед. Не больно, но назвать эти ощущения приятными – нельзя. Тело машинально напрягается, когда он снова двигается вперед и так же медленно назад.

Но, как оказалось, до этого было вполне сносно, потому что в следующий момент он делает резкий толчок, и я вскрикиваю от боли, инстинктивно сжимаясь от столь болезненных ощущений. Сам Архангельский замирает, видимо, давая мне привыкнуть.

– Не сжимайся, – тихо шепчет на ухо. – Если так продолжишь, будет все время больно. Расслабься.

– Все, все, – киваю как дура, и в этот момент ощущаю, как его рука протискивается между нашими телами и продолжает ласкать клитор.

Я воспринимала ранее произнесенные им слова про нежность как издевку. Но сейчас в полной мере осознаю, что он не просто сдерживается, он старается быть максимально осторожным. А ведь это, наверное, нелегко. Если не сказать трудно. Это же сколько надо контроля. Надо бы как-то поощрить нелюбителя девственниц. Что он там хотел? Свое имя из моих уст?

– Все очень даже терпимо, Слава. Можешь не сдерживаться, – шепчу ему в губы.

Долго Архангельский играть в неженку и не стал. Он продолжает двигаться во мне, погружаясь с каждым разом глубже. Постепенно болезненные ощущения стихают, я даже стала ловить себя на мысли, что меня возбуждает происходящее, но недостаточно для того, чтобы раствориться в новых ощущениях.

Наверное, я даже рада, что больше не приходится концентрироваться на ощущениях внизу живота. Сделав еще один толчок, Архангельский замирает и изливается в меня. Утыкается мне в шею и, кажется, что-то бормочет.

То ли я плаваю в своих мыслях, то ли действительно он что-то неразборчиво произнес.

Слишком многое сегодня произошло, но я снова ловлю себя на мысли, что, лежа на твердой поверхности и поглаживая плечи этого гада, смотрю в потолок и улыбаюсь как самый что ни на есть счастливый человек.

И только, когда Слава выходит из моего тела, я ловлю отходняк. Капец, я позволила лишить себя девственности на кухонном столе. И не только это позволила.

– Жалеешь? – до моего сознания доходит голос Славы. Пытаюсь приподняться на локтях, но выходит это с трудом.

– Нет. Просто вдруг осознала, что позволила тебе лишить себя девственности на кухонном столе. Я однозначно больная.

– Я забыл почитать инструкцию про девственниц, как там с вами надо обращаться. Это было недостаточно романтично,