В помещении довольно темно, но как только глаза привыкают, я осматриваюсь и просто не могу оторваться.

Такое ощущение, что передо мной библиотека из иного мира.

Стены выше обычных раза в три-четыре, а на потолке три огромных мансардных окна, в которых серое небо кажется нарисованным красками.

По левую руку от меня тянутся книжные шкафы от пола до потолка, разделенные стеклянным проходом, к которому поднимаются две полупрозрачные подвесные лестницы. Наверху стоят викторианские кресла и столики, за которыми можно устроиться с книгой, а к книжным шкафам приставлены передвижные лестницы, с помощью которых легко достать до верхних полок как в основной секции, так и в мезонине. С расписного потолка свисают громадные люстры, своим стилем напоминающие светильники из отеля «Оверлук» в фильме «Сияние». Такое ощущение, что из Башни меня внезапно перенесло в викторианскую штаб-квартиру Национального географического общества.

По правую руку от меня, на соседней с книжными шкафами стене, висит огромный экран – такой запросто можно встретить на стадионе. Одну из стен полностью занимает большое окно с установленными нейтральными фильтрами. Про них недавно писали в Wired: если в мансардных окнах они тоже есть, то дневной свет можно полностью заглушить единственным нажатием кнопки.

Вид, открывающийся на город, немного приводит в чувства. Ну и что, что меня вдруг перекинуло в какой-то роман Герберта Уэллса? Зато место действия у него явно в Сиэтле. Несмотря на простор, зал не выглядит пустым. Столы украшает впечатляющая коллекция предметов искусства, а вся мебель расставлена с четким пониманием, как использовать предоставленное пространство.

В отличие от остального зала, выполненного в смеси античности и современности, мебель напоминает скорее о пятидесятых годах прошлого века. Перед экраном на огромном старинном персидском ковре стоят два больших кресла из дерева, обитых черной кожей. В стену неподалеку встроен проигрыватель пластинок, из которого льется громкая музыка.

Я спускаюсь по лестнице и подхожу ближе. Играет какой-то джаз, но экспрессивный, с низкими струнными, быстрыми барабанами и надрывающейся гитарой. Мелодия красивая и пугающая: нежные переливы вибрафона сменяются безумными органными перебивками и монументальным нагромождением струнных.

– Знаешь, что за песня играет? – вдруг раздается мужской голос.

Я резко оборачиваюсь.

– Простите, – говорю я, – дверь была открыта.

– Ну, чисто технически, дверь была закрыта, просто не заперта.

Мужчине лет пятьдесят-шестьдесят, может, чуть больше. У него светлая кожа, а волосы длинные и седые, слегка вьющиеся. На носу у него очки в толстой черной оправе, а одет он в хлопковую белую рубашку с длинными рукавами и светлые джинсы. На меня он смотрит беззлобно – скорее с насмешкой.

– Это Дэвид Аксельрод, «Песнь о невинности», – говорит он. – Не особо популярный альбом, но очень хороший.

– Интересная музыка, – замечаю я.

– Это уж точно. – Мужчина кивает. В четких линиях его хищного лица ясно видится история тяжелой жизни, но в синих глазах, чуть отличающихся друг от друга оттенком, сверкает искорка молодости.

Какое-то время мы просто смотрим друг на друга, а потом он вдруг меняется в лице. Улыбка сползает с губ, а во взгляде мелькает узнавание.

– Привет, К, – говорит он.

– Откуда вы меня знаете?

– Мы с твоими родителями были знакомы.

– А кто вы? – спрашиваю я.

Он смеется.

– Сложный вопрос. Все зовут меня Кроу.

– Кроу?

– Именно, – отвечает он.

– Где мы?

– О, боюсь, этот вопрос еще сложнее, но я обязательно постараюсь ответить.

Он вновь улыбается, в этот раз шире, словно вспомнил что-то смешное.

– Что такое? – спрашиваю я.

– Прости. Просто ты напоминаешь свою мать.

– Откуда вы знаете моих родителей?

– Когда-то давно мы вместе работали.

Я вновь оглядываюсь. Библиотека напоминает дом Брюса Уэйна. И этот мужик говорит, что работал с моими родителями?

– Так где мы? Вы тут… живете?

– Живу я на этаж ниже, – отвечает он. – Но предпочитаю проводить время здесь. Мы называем этот зал Терминалом. – Он достает телефон, пробегается по сенсорным кнопкам, и исполинский экран оживает.

Спустя пару секунд на нем появляется громадная карта мира.

Кроу коротко взмахивает руками, и на передний план выходит Северная Америка. Он явно управляет изображением с помощью какой-то кинетической системы, что нереально круто, но похоже на технологию из научно-фантастического фильма, действие которого происходит в недалеком будущем.

– Мир, известный тебе, строится на фактах, закономерностях и законах, К.

Судя по тону, это не вопрос, а начало длинного монолога, поэтому я молча жду продолжения.

– Здесь важны цифры, – говорит Кроу. – Смотри – это, например, количество родившихся в мире детей за последний час.

Он еще сильнее приближает Северную Америку.

– А это – количество пар, вступивших в брак за последнюю неделю, и количество учеников, бросивших школу за тот же период. Все это точные, конкретные числа. Ты понимаешь?

– Не особо.

Он улыбается и ведет рукой, приближая западное побережье.

– Это число показывает, сколько было продано выигрышных лотерейных билетов, а это – количество несчастных, которых в данный момент везут куда-то в багажнике.

– Господи, – говорю я. Это было внезапно.

Приложение, управляющее экраном, перекидывает карту на Сиэтл, увеличивая его, а Кроу поворачивается ко мне.

– Все эти числа существуют. Они конкретны, и их можно сосчитать.

– Что довольно логично, – говорю я. – Но то, что можно сосчитать в теории, не значит, что на практике тоже получится.

– Ах, со всем уважением, К, но именно это оно и значит.

– Нет, в теории я понимаю, о чем вы, – говорю я, – но это больше похоже на мысленный эксперимент, чем на прикладную задачу.

– Почему?

– Признаю, все эти числа существуют, но подсчитать их практически невозможно. Я уж не говорю про верность таких подсчетов.

– Кто знает, – говорит он.

Спутник Кроу завершает свою задачу: оказывается, он был нацелен не на Сиэтл, а на Олимпию, и теперь на экране отображается дом моего детства. Я понятия не имею, к чему Кроу завел этот разговор. И зачем показывать мне мой же родной дом?

Вдруг все тело немеет, и из живота к груди начинает ползти низкий гул. Легкие болезненно сжимаются, а горло сдавливает. Я изо всех сил стараюсь взять себя в руки, сосредоточиться на дыхании, а Кроу тем временем продолжает говорить.

– Представь, что эти значения можно получить с помощью уравнений и что их можно не просто подсчитать, но и повлиять на них, даже поменять исход некоторых событий.

– Простите, но звучит как-то сомнительно.

– Наш мир состоит из систем, К, – транспортной, санитарной, электрической, сетевой… даже прием учеников в школу требует определенной системы. Если научиться на них влиять, то можно значительно улучшить качество жизни. Над этим мы и работаем.

Говорит он уверенно и четко, вот