Шрифт:
Закладка:
Тимур подходит и берет мою руку в свою, протирает кожу спиртовой салфеткой, и я чувствую, как тонкая игла впивается в мое плечо. Никак не реагирую, продолжаю смотреть на Вадима и вижу, как его взгляд вдруг меняется. Он смотрит на руку Тимура, прикасающуюся к моему голому плечу, и сглатывает. Не знаю, что происходит в его голове, но, клянусь, в этот момент я вижу промелькнувшую на его лице боль. Самую настоящую.
Вадим отворачивается и отходит от дивана.
— Я вколол тебе нитроглицерин и успокоительное. — Произносит Тимур и кладет ладонь на мой лоб. Убирает мокрую прядь волос с моего лица и ласково добавляет. — Теперь спи, Агата. Спи.
Чувствую, как веки тяжелеют и больше не сопротивляюсь. Меня куда-то уносит, я будто плыву, погружаюсь под воду, но это меня совсем не пугает. Уже, балансируя на грани сна и реальности, сквозь толщу воды слышу грустный голос Тимура.
— Однажды ее сердце может не выдержать. — Шаги. Молчание. Тишина.
— Ты не знаешь… что способно выдержать ее сердце. — Через время отвечает затихающий голос Вадима.
Понять бы, что это значит, но гадать и размышлять над загадочной фразой нет сил. Я уплываю. Не знаю, что он имел в виду и даже не пытаюсь разобраться. К тому же вполне возможно, что все это мне уже просто снится.
Глава 33
Просыпаюсь от невыносимой головной боли. Утренний свет бьет в глаза, едва слегка приоткрываю веки, и заставляет поморщиться. Не сразу понимаю где я. Смотрю вокруг, оглядывая пространство в поисках своей сумки. Мне необходимо обезболивающее.
Скольжу взглядом по кабинету и натыкаюсь на стол, стоящий у окна. Сидя в кресле и положив голову на руки, сложенные на столе, спит Вадим.
Сползаю с дивана и иду к столу, у которого валяется моя сумка. От звука расстегивающейся молнии Вадим вздрагивает. Резко поднимает голову и смотрит на меня расфокусированным взглядом.
— Агата? — Спрашивает хриплым после сна голосом, будто ожидал здесь увидеть кого-то другого. Прочищает горло и трет глаза пальцами. — Ты… Как ты?
Не отвечаю. Выковыриваю таблетку Адвила и закидываю в рот. Тянусь через весь стол за графином с водой и пью прямо из него. С грохотом ставлю графин на стол и наконец замечаю взгляд Вадима, направленный куда-то в район моего живота. Опускаю взгляд вниз и вижу, что стою перед ним в трусах и почти прозрачном бюстгальтере.
— Черт. — Сдавленно чертыхаюсь и возвращаюсь к дивану. Мое мокрое платье так и лежит на полу, так что я закутываюсь в плед и, сажусь. Закрываю глаза, тру виски, ожидая действия обезболивающих.
Через пару минут, Вадим опускается рядом.
— Я должен отвезти тебя в больницу. — Звучит справа его сдавленный голос.
— Зачем? Я в порядке. — Поворачиваю голову и смотрю на его профиль.
— Миттер велел. — Нехотя отзывается Вадим и кривится от произнесеной фамилии, как от зубной боли.
— Ладно. — Соглашаюсь я, отмечая как челюсти Вадима тут же сжимаются. — Только дай мне несколько минут. — Откидываюсь на спинку и закрываю глаза.
Вадим молчит некоторое время. Не двигается. Кажется, даже не дышит.
— Ты давно навещала маму? — Внезапно тихим надтреснутым голосом спрашивает Вадим.
— Ни разу с тех пор… — Отзываюсь, сглатывая подступивший горький ком. — Я не видела ее больше восьми лет.
Вадим вздыхает и снова замолкает. Молчит еще несколько минут, затем снова говорит:
— Она так кричала, когда обнаружила меня в твоей постели. — Грустно усмехнувшись, Вадим, устало откидывается на спинку рядом со мной. Уставившись в потолок, вкрадчивым голосом продолжает. — Представляешь, голый мужик в постели у несовершеннолетней дочери… Она проклинала меня… Желала мне всяческих бед, угрожала отрезать все, что болтается. Размахивала скалкой, как боевым мечом.
Смеюсь, сквозь подступившие слезы, представляя эту сцену. От того, что не могу с точностью воспроизвести в памяти мамино лицо, больно щемит в груди. Горькая слеза скатывается по щеке, и я вытираю ее пальцами.
— Ты должна поехать к ней… — Вдруг говорит Вадим рядом с моим ухом. — Я хочу, чтобы ты поехала. Когда немного придешь в норму.
Поворачиваю голову и вижу лицо Вадима в нескольких сантиметрах от моего.
— Ты правда отпустишь меня?
— Да. — Просто отвечает Вадим.
Скользит взглядом по моему лицу. Не могу расшифровать его взгляд и выражение лица, но таким уставшим и побежденным, я не видела его никогда.
Уже открываю рот, чтобы поблагодарить его, но он, резко прервав контакт глаз, встает.
— Я дам тебе отпуск. На пару недель. А пока, я отвезу тебя в клинику.
Хлопнувшая дверь заставляет меня вздрогнуть.
Недолго размышляю о причинах странного поведения Вадима, затем мои мысли занимает предвкушение поездки. Представляю, как обрадуется мама, и на глаза снова наворачиваются слезы, но теперь они больше не несут в себе горечи.
Вадим возвращается через несколько минут, отдает мне свой пиджак. Завернувшись в него, критически оглядываю себя, пиджак доходит мне до средины бедра и вполне смахивает на платье.
Заезжаем домой, я быстро принимаю душ, переодеваюсь. Вадим на удивление, меня не торопит, и не делает замечаний. Терпеливо ждет, скромно устроившись на моей кухне.
После Вадим отвозит меня в клинику Вероники, передает из рук в руки и уезжает.
Меня же размещают в отдельной комфортабельной палате и начинают обследования. Доктор-японец изучает результаты, назначает лечение.
На следующие две недели я застреваю в клинике, принимаю лечение, отдыхаю, восстанавливаюсь.
Ко мне ежедневно заходит Вероника. Она всегда приветлива и улыбчива. Я, все еще желая разузнать историю появления Кирилла, надеюсь завязать с ней разговор, но у Вероники нет времени. Клиника переполнена больными Калидусом. И через пару дней, много раз извинившись, Вероника подселяет ко мне двоих больных соседей. Я не возражаю: в нынешней ситуации, выделять целую палату для одного единственного человека — недопустимое расточительство.
Тимур навещает меня через день. Но находится у меня совсем недолго. Тимур тоже очень занят. Всему виной новые симптомы больных. Так называемая третья волна. Поражение лимбической системы. Начинаясь с незначительных помех, типа трудностей со сосредоточением, легкой отвлекаемости и рассеянности внимания, позже нарушения переходят на более глубокий уровень. Эмоциональные нарушения в виде неожиданной эйфории или полного безразличия, перемежающиеся с полной потерей эмоциональности, неслабо всколыхнуло ученых.