Президент же на место так и не явился.

От нахлынувшей злости, скорее похожей на ненависть, сжимаю кулаки.

— Ну и чего вы хотите от меня? — Спрашиваю сквозь зубы, глядя на мужчину.

— Горин молчит. Не признает свою вину. В общем-то это и не требуется, но… — Объясняет Глеб, раздосадовано качая головой. — Я не вижу мотивов и потому не могу понять действовал он по собственному плану, или был чьей-то пешкой.

— Хотите, чтобы я поговорила с ним?

— Да. Если это возможно. — Кивает мужчина.

— Возможно.

— Тогда не будем терять времени.

Глава 31

В знакомой серой комнате нас уже ожидает двое охранников, стоящих рядом со столом, за которым сидит скованный наручниками молодой человек. Гладко выбритый, покрытый татуировками на всех видимых участках кожи, парень вскидывает голову, едва мы входим, и оглядывает меня наглым самоуверенным взглядом.

Опускаюсь на стул напротив, парень откидывается на спинку своего стула, цепи его наручников, звякнув, натягиваются. С нарочито расслабленным видом парень сидит и пялится на меня, не отводя глаз. Выдерживаю его взгляд, разглядывая лицо напротив. Сканирую его эмоциональное состояние и понимаю, что его вольготность не является маской: в этих стенах он чувствует себя вполне комфортно.

Глеб начинает допрос, но парень не обращает на него внимания. Смотрит на меня, облизывает губы, ухмыляется. Демонстративно поправляет штаны в области паха. Безучастно наблюдаю за его провокациями, отмечая едва заметные эмоциональные отклики на слова следователя.

Глеб говорит довольно долго, но Горин продолжает молчать, даже не замечая его присутствия. От напряжения, вызванного максимальной концентрацией моего внимания, в глазах начинают плясать огоньки. Процесс необходимо ускорить — решаю я.

— Где же обучают так искусно хранить молчание? — Сужаю глаза, подаюсь ближе и кладу сцепленные руки на стол.

Горин приподнимает бровь в легком недоумении и растягивает губы в самодовольной усмешке.

— У вас с Матвеевым один учитель? — Спрашиваю, слегка понизив голос и наклонившись ближе.

Уголки губ парня напротив едва заметно дергаются. Его плечи напрягаются. Вспышка страха, на секунду буквально ослепившая меня, отступает довольно быстро. Надо же, какой самоконтроль.

Боковым зрением вижу, как Глеб резко поворачивает ко мне голову, но ничего не спрашивает, давая мне безмолвное разрешение говорить.

— Ты работаешь на «Организацию»? — Молчание, тишина, штиль. — Или и у тебя, и у Матвеева, и у «Организации» один хозяин? Чья ты шавка? — Выплевываю с гримасой отвращения на лице. Мне необходимо вывести его из себя, и, я знаю, куда надо давить.

Горин дергает головой. От кривой улыбки не остается и следа. Он слегка подергивает верхней губой, я ощутимо чувствую его злость, и мгновенно впускаю ее в себя.

— Только знаешь, что… — Надеваю на лицо издевательскую улыбку и наклоняюсь еще ближе. — Матвееву удалось достичь цели. «Организации» тоже. А что же ты? Чего добился ты? Твой хозяин будет недоволен. — Протягиваю с насмешкой.

Парень злится сильнее. Из него того и гляди полезут яростные шипы. Его руки опасно напрягаются, вены на шее вздуваются, но я не пугаюсь, его злость ведет меня и блокирует инстинкт самосохранения. Встаю, нависаю над столом, упираясь в него руками.

— Ты убил троих ни в чем не повинных детей. Бездумно убил. И бесполезно. А президент даже не пришел, да? — Со смешком говорю я. Глеб рядом ощутимо напрягается, наверняка, не думая обо мне ничего хорошего. Вид у меня, безусловно, безумный. — Ты должен был его убить? Да? Ох… Как же твой хозяин ошибся с выбором убийцы президента… Ты слишком слаб для такого задания… — Продолжаю давить, злобно выплевывая издевательства. — Ты — ноль… ничтожество… мелкая пешка…

— Заткнись, сука! — Не выдерживает Горин. Резко дернувшись, он подскакивает на стуле и тянет ко мне руки, намереваясь схватить меня за горло. Активизировавшиеся охранники хватают его под руки и заламывают. Ярость затмевает его сознание, и я тону в ней. Задыхаюсь, зверею, слетаю с катушек.

— Сукин сын… ты не сделал то, что должен был… ты не убил президента. Ты — никчемная, тупая шваль. — Меня несет, я не понимаю, что говорю, не понимаю зачем, лишь на каком-то интуитивном уровне, чувствую, что двигаюсь по правильному пути. — Ты не сделал то, что должен был.

— Я сделал! Я сделал, бл*ть! — Хрипит парень, вырываясь их рук охранников. Один из них бьет его в живот, но тот продолжает вырываться. — Ты… мразь… ты ничего не знаешь, сука. Я все сделал… Теперь все знают. Теперь все знают…

— Знают что? — Буквально ору я ему в лицо. Даже не заметила, как близко подобралась, его держат охранники, но его лицо так близко, что ему ничего не мешает немного податься вперед и перегрызть мне глотку. Сумасшедший гнев буквально вытекает из его налитых кровью глаз.

— Знают, какая тварь твой президент. — Выплевывает Горин. Делает очередной рывок. И на этот раз вырывается из захвата.

Я вижу его приближающееся лицо как в замедленной сьемке.

Его вскинутые руки с длинными пальцами вот-вот коснуться моей шеи.

Мне кажется, что все что происходит, происходит не со мной. Я будто в плохом кино. Очень-очень плохом и страшном кино.

В голове что-то щелкает.

Страх молнией прошивает мое сознание. Он наконец прорывается сквозь ярость Горина, заполнившую и меня.

Резко отшатываюсь. Сжимаюсь. Но злая рука все же касается меня.

Горин хватает меня рукой, сжимает нижнюю челюсть, больно вцепляясь пальцами.

Всего какой-то миг, жуткий, полный страха миг, и рука тут же исчезает. Охранник бьет Горина дубинкой в район затылка и тот падает на колени.

Я отбегаю в сторону, вжимаюсь в стену. Мелко дрожу и хватаю ртом воздух. Дыхание сбоит. Сердце колотится. Шум в ушах нарастает так быстро, будто кто выкрутил звук на максимум.

Смотрю на свои руки, они безжалостно трясутся. Как-то отстранённо замечаю, как охранники избивают Горина. Как Глеб подбегает ко мне и говорит какие-то слова, обеспокоенно оглядывает меня. Хватает за руки.

Вырываюсь из его рук и стремительно бегу вон из комнаты.

Коридор кружится. Темнеет. Сужается.

Хватаюсь за стену. Складываюсь пополам. Хриплю.

Заставляю ноги передвигаться. Все плывет.

Мне так плохо, как еще не было. Мне больно. Мне больно везде.

В ушах звучит тонкий навязчивый писк. Гудит протяжно, точно натянутая струна.

Слепо нащупываю дверь в туалет и привалившись плечом, открываю ее. Вваливаюсь внутрь, защелкивая замок.

Меня рвет. Слезы текут из глаз бесконечным потоком. Меня рвет и трясет от пережитых эмоций.

Когда спазмы в желудке утихают, с трудом передвигая тяжелыми ногами, подхожу к раковине. Брызгаю в лицо