Старенький дорожный бювар, давнишний подарок отца, Элеонора возила с собой повсюду; правда, путешествовала она крайне редко. Но если бы судьба забросила ее на Новую Землю, она и там, впервые проснувшись на краю света, почувствовала бы себя дома при виде родного кожаного бювара. Элеонора повернула ключик в замке и удовлетворенно вздохнула: теперь она еще лучше экипирована для любого, сколь угодно экзотического пробуждения.

Через пару дней Элеонора простилась с Хэмли, но прежде заставила себя наведаться в Форд-Бэнк и обойти всю приусадебную территорию. Дав понять миссис Осбалдистон, что ей тяжело переступать порог своего старого дома, она не смогла отказать мистеру Осбалдистону, пожелавшему сопровождать ее на прогулке по саду.

– Видите, мы неукоснительно соблюдаем пункт нашего договора, запрещающий вносить какие-либо изменения, – с улыбкой сказал он. – Живем, можно сказать, в лесной чащобе. Честно признаюсь вам: будь моя воля, я бы все тут основательно расчистил. Но мы даже слегка проредить эти заросли не решаемся без высочайшей санкции мистера Джонсона. Ну а ваш старый приятель Диксон по пятам ходит за садовником, лишний прут для гороха срезать не даст! Такого преданного слуги я никогда еще не встречал. И работник исправный, надо сказать, хотя со своими особенностями – слишком старомодный для моей жены и дочерей, не всегда любезен.

– Не думаете расстаться с ним? – спросила Элеонора, ревновавшая Диксона к новым хозяевам.

– Ни в коем разе! Мы с ним большие друзья. Да и миссис Осбалдистон не захочет отпустить его, я уверен. Просто некоторые дамы ждут, что работник будет заглядывать им в глаза, а старина Диксон этой науке не обучен.

Элеонора промолчала. Они подошли к цветнику, пробуждавшему у нее жуткие воспоминания. Она не могла говорить. Ей казалось, что она и двинуться не сможет, как ни старайся, – такое чувство посещает нас в ночных кошмарах, – однако еще прежде, чем ее ужас достиг своего апогея, они миновали цветник и в голове у нее вновь просветлело. Мистер Осбалдистон продолжал между тем занимать ее легкой беседой:

– В конце концов, мы вознаграждены за послушание, мисс Уилкинс, за то, что неукоснительно исполнили вашу волю: если железная дорога пройдет через ясеневую рощу, представляете нашу жизнь без этих зарослей? Пришлось бы целыми днями смотреть на поезда, и грохот был бы намного слышнее. Так вы решительно отказываетесь зайти в дом, мисс Уилкинс? Миссис Осбалдистон велела сказать вам, какая радость для нас… Что ж! Я могу понять ваши чувства… Конечно, конечно! Это кратчайший путь в город, мы и сами всегда ходим через конный двор, в нашем возрасте ни к чему делать лишний крюк, но у молодежи свои предпочтения… Ха, – добродушно воскликнул он, – Диксон тут как тут, высматривает свою мисс Элеонору, которая у него с языка не сходит. Старый ворчун, – доверительно сообщил он ей, – вечно недоволен посадкой наших дочерей и знай себе твердит, что им бы поучиться ездить верхом у «барышни»…

– Ничего не попишешь, сэр, у них совсем не та манера править, и в седле болтаются, как куль с мукой. То ли дело мисс Элеонора…

– Замолчи, Диксон! – остановила она его: понятно теперь, почему хозяйка недолюбливает старика. – Разрешите мне забрать у вас Диксона на часок, нам нужно вместе уладить одно дело, пока я здесь.

Получив согласие, они молча, явно договорившись заранее, направились в сторону кладбища: Диксон хотел показать Элеоноре то место, где он желал бы лежать после смерти. Старательно обходя по высокой, нескошенной траве ушедшие в землю могильные плиты, Диксон подвел Элеонору к свободному клочку земли рядом с могилой своей Молли.

«Незабвенной памяти Мэри Гривз. Род. 1797 – ум. 1818. Расстаемся, чтобы соединиться навеки».

– Я поставил ей памятник на свои первые сбережения, – произнес Диксон, глядя на могильный камень; потом достал нож и начал отчищать буквы. – И сразу сказал себе, что лягу в землю тут, подле нее. У меня на сердце будет спокойнее, если вы исполните мою просьбу и похороните меня здесь. Не думаю, что кто-нибудь другой позарится на это место.

Элеонора сразу ухватилась за возможность доставить Диксону единственное утешение на склоне его лет и пообещала выкупить для него желанный клочок кладбищенской земли. Об иной награде за верную службу он и не мечтал, судя по его реакции. «Вот спасибо вам, мисс Элеонора, уж не знаю, как вас и благодарить!» – растроганно повторял он снова и снова. На следующий день, сажая их в почтовый дилижанс, он опять расчувствовался: «Право, не знаю, как высказать, мисс Элеонора… Душевно благодарен вам, что взялись похлопотать о моей могилке». На том они и простились.

Задача ублаготворить мисс Монро оказалась намного легче. Старая гувернантка Элеоноры сохраняла бодрость духа и в свободное время с неослабным энтузиазмом совершенствовала свое знание языков, но откровенно признавалась, что беспрерывное преподавание, которому она отдала тридцать лет жизни, вконец измотало ее. И когда Элеонора предложила избавить ее от этой обузы, мисс Монро не стала возражать и приняла добрый жест своей бывшей воспитанницы с естественной благодарностью, какую испытывает мать, принимая благодеяние от взрослой дочери. «Если бы Элеонора вышла замуж за каноника Ливингстона, я была бы совершенно счастлива – как никогда еще не была после смерти отца, – частенько повторяла она за закрытой дверью своей спальни: одинокое существование гувернантки давно приучило ее разговаривать с собой вслух. – Но тогда… Не представляю своей жизни без нее! Какое благо, что мне не дано влиять на ход вещей, иначе я наломала бы дров и устроила настоящий бедлам, будьте уверены! Боже мой, опять сорвалось с языка… Помнится, старуха миссис Кадоган не выносила этого слова – „бедлам“ – и вечно отчитывала своих внучек за то, что они употребляют его в моем присутствии, когда я отлично знала, что минуту назад не они, а я сама употребила его… Ладно, все это в прошлом. И слава богу!»

Благодаря судьбу за то, что ей не дано влиять на ход вещей, мисс Монро не могла, конечно же, оставаться сторонним наблюдателем: всеми правдами и неправдами она пыталась добиться от Элеоноры согласия позвать каноника на «скромное чаепитие». Забавно, что в самом канонике мисс Монро ни секунды не сомневалась: по ее расчетам, он всенепременно принял бы приглашение, если бы только оно поступило. «Сколько можно делать визиты, когда тебя никак не поощряют», – обиженным тоном сказала себе мисс Монро. Действительно, спустя некоторое время общественное мнение постановило, что холостяк каноник оказывает знаки внимания мисс Форбс, старшей сестре вышеупомянутой Джини (которой доктор прописал дышать