– Мы, Серега, такой не пьем, – сказал дядюшка.

– Ни вкуса, ни крепости, – подхватил Сенька.

Все с увлечением кинулись хвалить свой продукт, хулить городской, и я, наконец соскучившись, спросил, чтобы сменить тему:

– Почему так, рыбаки: озеро под боком, а на столе свежей рыбы нет?

Вот это их реально зацепило, покруче самогона.

– Сережка, в самую точку попал, – закричал Сенька. – Беда у нас.

– Хозяин обиделся, – пояснил Володя.

– Да чего зря говорить, сами виноваты, – сказал Макарыч. – Перестали Озерному уважение оказывать, про подношения забыли, вот он и осерчал. На рыбу запрет наложил. Спохватились, начали подносить, а он все не отходит.

– Ишь, какой обидчивый оказался, – сказал я с притворным сочувствием, прекрасно понимая, что меня разыгрывают.

Они разом замолкли. Дядька насупился и сказал строго:

– Ты это самое, Сергей, с юмором-то поаккуратнее. Меру знай.

– Озерной в озере порядок соблюдает, – угрюмо добавил Володя.

Хотел и Сенька что-то вставить, да промолчал. Задумался.

– С Озерным не шути, – сказал дядя. – Он и отшутиться может. Помню, мать моя – а твоя, Сергей, бабка – рассказывала. Это в революцию случилось, она еще девчонкой была. У них в деревне важный белый генерал со штабом расположился. Тут как раз красные нагрянули и верх одержали. Генерал со своим адъютантом – огородами, огородами и к озеру. Взяли лодочку и стали удирать на ту сторону. А красные выкатили на берег пушку и давай по лодочке снарядами сажать. Недолет, перелет. Недолет, перелет. Шум, гром, рыбы поглушили – жуть. Одним словом, обидели Озерного. Генерал все же сбежал, а красные тем же вечером дальше пошли. Но Озерной не простил. Утром встает народ, глядит, а озера нет. Ушел Озерной и озеро с собой унес. Подальше от шуму.

– Что ж там теперь? Сушь? – спросил Сенька.

– Болото. И не осушить его… Сколько ни пытались, не осилили. Ученые приезжали, глубину мерили – трясина, говорят, на сто метров вниз уходит. Никакой дренаж не поможет. Пришлось деревню на другое место переносить.

Володя встал, заменил холодной согревшуюся воду в миске на верху самогонного приспособления и вновь уселся за стол.

– Я другое слышал, – сказал он. – Мне один малый рассказывал, не из наших мест. Курский, кажется. У них там тоже озеро. В лесу. А рядом никакого жилья. И вот пропал в той деревне мальчишка маленький. Ушел в лес и пропал. Искали его, искали, не нашли. Летом это было. Осень прошла, зима… Весной приезжают рыбаки на озеро, видят – в камышах живое плещется. Поймали. А это тот самый пропавший мальчишка. Цел-целехонек. Стали смотреть, что и как. Нашли хатку у озера наподобие бобровой, а выход – под воду. Озерной, как потом выяснилось, соорудил. В ней малец и перезимовал.

– Ел-то он что? – спросил Семен.

– Озерной рыбой прокормил.

– Сырой?

– У него в воде печи нет, – сказал Володя. – Конечно, сырой. Рыбаки сети забросили, отобрали из улова что получше и стали уху варить. Глядят: а мальчишка рыбку из садка выхватил и с потрохами, как есть, мигом слопал. И за второй тянется.

– Оголодал, – прокомментировал Сенька.

– Не в том дело. Он и после, дома-то, тем же манером питался. Причем ел исключительно рыбу и сырьем. Состарился теперь уже. Ему ушицы поднесут, похлебай, мол, дедушка. Он посмотрит, посмотрит и говорит: «Грех это – рыбу в воде варить. Не затем вода всем тварям дадена, чтоб ее поганить. Уносите вашу отраву, я скоромиться не стану». Так до сих пор рыбу натуральной и потребляет. Не потрошит и чешую не счищает.

– Интересно, – сказал Сенька, – а сам Озерной рыбу ест?

Старших вопрос озадачил.

– Сколько помню, никогда не слышал, чтоб он чем-то питался, – сказал Макарыч.

Ну я и спросил:

– А они вообще пищу принимают? Духи эти всякие. Русалки, лешие, домовые…

Переглянулись собутыльники.

– Разбирает вино-то наше, Сереженька? – заботливо этак осведомился дядюшка. – На сказки потянуло?

– Вы же сами Озерного обсуждаете.

– Это дело особое. А русалки и прочее – то все вымысел.

– Я думаю, он рыбой кормится, – сказал Сенька. – Иначе мы бы ему вина не подносили. Выпивает – должен и закусывать.

– Мы из уважения… – буркнул Володя, подразумевая, что Озерной может и не пить подношения.

Но Сенька стоял на своем.

– Раз пьет, значит, ест.

Далее дискуссия приобрела социальный оборот. Сенька утверждал, что Озерной в духе времени подался в буржуи и приватизировал озеро со всем, что в нем обитает. Так что дело не в обиде, а в экономике. Теперь Хозяин даже крохотного малька никому задарма не уступит. Оппоненты утверждали, что быть такого не может: Озерной сроду в корысти замечен не был.

И тут Сенька выкинул на стол джокер:

– А Чернобыль? А Фукусима? А дыры озоновые? А дожди кислотные? А другое всякое? Телята двухголовые рождаются. Любой свихнется…

– Ты-то чего выдюжил?

– Я школу закончил и в армии служил, – говорит Сенька. – А он сидел всю жизнь в озере и, кроме лягушек, ничего не видал. Газет не читает.

– Семен, кончай антисоветскую агитацию! – прикрикнул дядюшка и пристукнул по столу кулаком. – Налей вон лучше.

Выпили мы еще по децлу, однако Сенькин аргумент про Фукусиму, похоже, пронял оппонентов.

– Кто его знает, – сказал Володя, утирая рот ладонью. – Сейчас всякое возможно.

Сенька уже в раж вошел, махал руками и горланил:

– Пора с ним наконец разобраться.

– С ним не с ним, а разобраться надо, – буркнул Володя.

– Нельзя так, мужики, – утихомиривал их дядюшка. – Он при всем при том озеру хозяин.

– Хозяин?! – Сенька так и взвился. – А мы рыбацкое революционное восстание поднимем. Партию свергли? Свергли. Теперь и Озерного скинем.

– Скинуть не скинем, а разобраться надо, – угрюмо повторил Володя.

– Чур, хозяина не обижать! – прикрикнул на них дядька.

– Ни-ни, Петр Макарыч, не беспокойся, – сказал Володя. – Пальцем его не тронем. Поспрошаем и не более. Хотим, дескать, понять, куда рыба подевалась.

– Сейчас не советский прижим, – бушевал Семен. – У нас демократия. Пусть даст полный отчет, что и как.

– То-то я гляжу, перед тобой теперь всякий начальник отчитывается, – насмешливо сказал Макарыч.

– Так то начальник. А то Озерной…

– Ладно, – согласился Макарыч. – Спросить можно. С почтением.

– Как вы искать собираетесь вашего хозяина? – поинтересовался я. – Сетями ловить будете?

– Сеткой не возьмешь, – сказал Володя. – Уйдет в глубину и ляжет на дно.

– Прикормить надо, – предложил Макарыч. – К примеру, колбаской…

Колбаску мы уже умяли. От привезенных мной гостинцев осталось полбанки рыбных консервов, но Озерного рыбой, ясный перец, не удивишь. Вареной картошкой тем более.

– Захмелим! – воскликнул Сенька. – Примет он побольше, компании захочется… Сам выплывает как миленький, тут-то мы его прижмем.

– Вот это дело, – одобрил Макарыч и расправил бороду. – А то много толков, да мало толку.

Сенька вскочил из-за стола и схватил с подоконника баллон с самогоном.

– Бери два, – приказал Макарыч. – Одного не хватит.

Они готовились к митингу на полном серьезе, будто в озере и впрямь кто-то обитает. Мне смешно было и любопытно: чем закончится чумовая экспедиция. Я им кайфа ломать не стал и без лишних слов прихватил с собой фонарь.

– Во-во, – деловито сказал Володя. – Рыба на свет идет. Должно быть, Озерной тоже.

Вся наша команда вывалила на улицу и пустилась вниз к озеру. Я шел впереди, освещая дорогу. Было уже темно. С Мокрого тянуло свежестью. Звезды на темном небе сверкали с какой-то первобытной силой. В такую доисторическую ночь и под такими архаическими звездами древние страхи, архетипы и суеверия стаей вырываются из коллективного бессознательного и слетаются прямиком в твою голову, где ты их только и ждешь, чтобы забросать вопросами: скажите, пожалуйста, та коряга в темноте – это кикимора? А тот куст – кто? Белун или леший? А кто там за деревом прячется?..

На озере грохнуло. Словно взорвалась в воде граната.

– Рыбу кто-то глушит… – сказал я.

– Озерной по воде ладошкой бьет. Забавляется, – приглушенно ответил дядюшка.

В плоскодонке, привязанной у берега, на дне плескалась вода. Сенька дырявым ковшом слегка покидал ее за борт и сел за весла. Я с фонарем «Люкс» разместился на носу. Макарыч с Володей воссели на корме, держа каждый по емкости с жидким прикормом. Поплыли. На воде ватага наша притихла. Разговаривать стали шепотом. Один Сенька держался Че Геварой и между гребками выкрикивал что-то революционное…

Выгребли на середину. Макарыч с баллоном в руках