По векам бьет алая вспышка, я дергаюсь и раскрываю глаза — к нам направляется троица с жетонами, дубинками и рациями, стены близлежащих домов и выщербленный асфальт лижут желтоватые, ослепительно яркие лучи фонариков.

— Менты. Что называется, поосторожней с желаниями... — шепчу Эрике в губы и судорожно шарю по карманам. — Паспорта нет. Твою ж мать...

— У меня тоже, — всхлипывает она. — Разве нам что-то грозит?

— А нужно, чтобы грозило? — я озадаченно потираю висок, и она хитро прищуривается:

— В точку. Нужно! Пусть на меня составят настоящий протокол!

***

Глава 33. Эрика

Влад поправляет воротник, обхватывает мой локоть и вдруг... становится в стельку пьяным — неловко шагает и, не жалея светлых джинсов, со всего маху падает на колени. Помогаю ему подняться и отряхнуться, но полицейские нагоняют нас и угрожающе обступают.

Все трое — немногим старше, в румяных лицах читается азарт и удовлетворение от легкой добычи, по счастливой случайности приплывшей в руки. Один из них по всем правилам представляется, и Влад, раскланявшись и едва не пропахав носом присыпанную листвой землю, делает то же самое.

— Документы? — осведомляется второй, но Влад сокрушенно признается:

— Документов нет!

— У вас, девушка? — за пазуху прокрадывается легкий холодок, и я мямлю:

— У меня тоже...

— Молодые люди, пройдемте.

Мы смиренно плетемся за троицей блюстителей порядка — Влад больше не притворяется пьяным и, кажется, прекрасно знаком с маршрутом.

Ветер треплет черные кроны парковых тополей, на нашу странную делегацию оглядываются редкие прохожие, и Влад, считав мою неловкость, выдает:

— Сограждане, посторонитесь! Дорогу добровольной народной дружине!..

Ноги подкашиваются от ужаса, но из груди вырывается тихий смех — я достигла дна, гуляю по нему за ручку с Владом и испытываю блаженство. Из ошибок, глупостей, шалостей состоит настоящая жизнь, и все моменты, проведенные рядом с Владом, я со слезами умиления буду вспоминать в старости, сидя в кресле с котом, спицами и клубками.

— Не бойся, — быстро шепчет Влад. — Вот увидишь, они лапочки.

Угрюмые «лапочки» подводят нас к двухэтажному строению с высоким обшарпанным крыльцом, бордовой вывеской и зарешеченными окнами. РОВД... Точно такое же типовое здание располагалось недалеко от моей школы, и Костя огибал его десятой дорогой, опасаясь приходящего туда контингента.

Интересно, если Костя узнает про глубину моего падения, тоже станет бояться меня как огня и обходить за полкилометра?

Дежурный на рамке обдает нас убийственным презрением, но Влад бодр — даже несмотря на то, что брендовые джинсы порвались на коленке и не подлежат восстановлению. Он уверенно шагает по тускло освещенному коридору, сжимает мою руку и, как бы невзначай, барабанит пальцами по двери кабинета начальника.

— А что, Сергей Павлович уже отвалил? — осведомляется он у сержанта Иванова, и тот густым басом гудит:

— На часы смотрел, Влад? — Остальные улыбаются, а до меня с запозданием доходит, что его прекрасно знает вся троица. — Зачем подставился? Опять решил матери нервы помотать?

— Да ладно вам. Мы с гостьей из Москвы появились в общественном месте в нетрезвом виде и готовы понести заслуженное наказание. Оформляйте. Вам — галочка в отчете, нам — незабываемое приключение.

Нас препровождают в небольшое помещение с полированным столом и лавочкой вдоль стены, спрашивают паспортные данные, диктуют одинаковые объяснения, предлагают расписаться и отпускают с миром.

Складываю протокол вчетверо и с особенной гордостью прячу в карман: я не была настолько горда собой, даже получая похвальные грамоты в школе.

Переглянувшись, вываливаемся в бархатную ночь, и ветер набрасывается на нас, как озверевший голодный пес. Накрапывает дождь, Влад поднимает капюшон и изрекает:

— Как тебе идея для стартапа. Новый вид туризма — за административками в наш образцовый райотдел... Укрепление положительного имиджа правоохранителей. Парней возьмем в долю.

— Мне там реально понравилось, — ежусь, шиплю от внезапного холода и нервно хихикаю. — Только что чай не предложили, а в целом было почти как в салоне...

— Поверь, обычно, они не столь лояльны, — Влад оставляет локоть, я с благодарностью повисаю на нем и ускоряю шаг.

— И в чем секрет такого обхождения? Неужто помогли твои красивые глаза?

— Если бы. Просто наплел участковому, что начальник РОВД — мой отец. Блин, я почти не соврал! Он не ровно дышит к моей мачехе, гипотетически все еще может случиться.

— Ты дурной. Нелогичный. Больной... — я трясу закружившейся головой и смеюсь от души, хотя зубы стучат. — Для тебя существуют хоть какие-то рамки?

Влад тяжко вздыхает и переводит стрелки:

— Ты же говорила, что я хороший.

— Да, ты хороший.

— Назови хоть одну причину так думать? Помимо денег, за которые «ты будешь вечно мне благодарна», и в наличии которых ноль моих заслуг.

Он с отчаянием вглядывается в мои глаза, изо рта вырываются облачка пара, кончик носа и уши трогательно покраснели от холода. Невыносимая нежность скручивает горло, превращает мое слабое тело в сладкую вату, обжигает веки, и я часто моргаю.

— Ну... ты не дал мне упасть на заброшке в пролом.

— После того, как сам же тебя туда и привел.

— Ты не испугался моего шрама. Ты со мной... самогонку пил. И ментам специально подставился... Ты показал, как идти по жизни красиво, не оглядываться, не размениваться по пустякам, не склонять голову, несмотря на переполняющую временами боль...

Он надолго замолкает, словно переваривая услышанное, но, после очередного пронизывающего порыва, останавливается, снимает ветровку и накрывает ею мои плечи.

— А как же ты? — от простого проявления заботы меня поводит, хотя я уже давно не пьяна. — Замерзнешь, Влад...

— Непомерное ЧСВ согревает. Детка, раз уж я настолько хорош, не обламывай. Дай порисоваться.

Из темноты проступает мой заросший сиренью двор с единственным фонарем, скучающим на столбе у крайнего подъезда. Ветер усиливается, дождь разгоняется до ливня, где-то жутко и мерно стучит незакрытая рама. Сейчас Влад привычно обнимет меня на прощание, на несколько часов заразит уверенностью в собственной неотразимости и уйдет, а завтра... Завтра у нас может и не быть.

Он сдержал данное мне слово, исполнил все мои просьбы, и нам обоим — по разным причинам — стало легче. Самое время и мне соблюсти уговор и его отпустить...

—