Если вдуматься, я никогда не собиралась с ним встречаться. До выпускного надеялась, что проблема разрешится сама собой, и мне удастся соскочить, но страх перед будущим основательно подточил волю к сопротивлению. Я слепо верила в бредни Кости про то, что не справлюсь — общество не примет меня, а гипотетические друзья предадут, сделают больно и посмеются. И что Костя, конечно же, меня простит, но мне будет во сто крат тяжелее смотреть ему в глаза.

Вранье. Вранье для несчастного, зависимого ребенка.

Прошлое, которое никогда не должно повториться.

Щелкаю мышкой, и обе папки летят в корзину.

В понедельник обзаведусь новой сим-картой и отвечу на его сообщение, призванное запугать и усмирить. Пусть поймет — я стала намного сильнее. Я справлюсь, чего бы мне это ни стоило.

В душе сияют огоньки гирлянд, и порхают трепетные бабочки. Влад...

Поливаю благодарную орхидею, пробегаюсь по недельным лекциям, готовлю полезный ужин, лежу в ванне в облаках благоухающей пены, и Влад не выходит из мыслей и сердца. У него нет девушки, а у меня нет парня. Я не знаю всех обстоятельств его жизни, но уже очень многим ему обязана. Может, я фатально заблуждаюсь, но Влад ни с кем не ведет себя так, как со мной — не боится показаться смешным, грустным, слабым, но всегда остается надежным, красивым и сильным.

С ним не страшно и не приходится ничего доказывать окружающим. От его бережных прикосновений, обжигающего сенсоры тепла и волшебного парфюма я впадаю в сладкое оцепенение, качаюсь и уплываю, как бумажный кораблик на волнах спокойного моря. Нам хорошо вместе, и... если бы он открылся мне, я бы очертя голову нырнула в его омут.

***

Сегодня снова ясно и солнечно, на стенах застыли золотые блики и бледно-фиолетовая сетка теней, из форточки тянет прохладой, душа звенит от предчувствий. Я кручусь перед зеркалом в новых брюках и кремовой шелковой блузке — да, это классика, но, благодаря нестандартному вкусу Влада, даже в ней я умудряюсь выглядеть дерзко и по-хорошему вызывающе. Подумав, расстегиваю две пуговицы у горла и, без страха и отвращения, разглядываю шрам — он говорит не о позоре, а о пережитой боли и ее преодолении.

Незримого поводка больше нет: разорван и выброшен в урну, где ему самое место.

Накидываю пальто и рюкзак и, повернув ключ в замке, быстро спускаюсь по бетонным ступеням, но у выхода застываю в приступе дурного волнения: вчера, под покровом темноты, я без спроса влезла Владу в душу. Между нами что-то неуловимо изменилось, и я не знаю, чего теперь ожидать. Если Влад, как обычно, сыграет в приятеля и сделает вид, что забыл о том разговоре, мне будет больно. Но... если он рискнет, проявит инициативу и предложит что-то большее, я... точно умру.

Набравшись храбрости, выхожу в студеное сентябрьское утро, но тут же отступаю и в панике хватаюсь за широкие лямки — я вижу, как ужас, удивление и смирение в пристальном сером взгляде сменяются железной решимостью.

— Привет! — пищу чужим голосом, и тело превращается в желе.

— Привет!.. — Влад слезает с лавочки, подходит слишком близко и вдруг... обнимает.

Чуть слышно ахаю, и, чтобы не упасть, вцепляюсь в его белую ветровку, но вскоре оставляю попытки сохранить остатки здравого смысла и обнимаю Влада в ответ. Посторонние звуки отключаются, в ушах мерно колотится сердце. Мы стоим так долго-долго — Влад еле заметно дрожит, а на моих ресницах проступают горячие слезы.

Мне не нужна никакая Москва, и больше нет сожалений о прошлом. Можно полжизни ошибаться, блуждать в тумане, а потом внезапно наткнуться на своего человека и выйти на верный путь. Я все сумею, если Влад будет поддерживать и вот так обнимать...

Наверху хлопает оконная рама, мы вынужденно отрываемся друг от друга, но Влад мгновенно ловит мою руку, сжимает и медленно проводит большим пальцем по покрывшейся мурашками коже.

— Чем займемся сегодня? — свежий воздух распирает тесные легкие, головокружение отдается болью в висках. Мне необходимо, чтобы Влад сказал, что ждет нас хотя бы в ближайшие часы, и он задумывается:

— Что там по списку? Напиться? — смеется и еще крепче перехватывает мое запястье.

***

В университетском корпусе по обыкновению многолюдно — студенты сидят на подоконниках, подпирают обшарпанные стены и толпятся у деканата в ожидании преподавателей. Я спиной ощущаю исходящее от зевак любопытство, но упрямо расправляю плечи — девочка со страшным шрамом идет за ручку с самым загадочным и противоречивым героем сплетен, и в пыльном воздухе витает перманентный дух сенсации.

Входим в огромную лекционную аудиторию, и Варя удовлетворенно кивает — словно мы — участники неведомого социального эксперимента, и ее выводы насчет нас оказались верными. Переместившийся на два ряда ниже Макар с кем-то увлеченно переписывается и не поднимает головы — кажется, бедняга окончательно смирился с фактом, что я не собираюсь устраивать ему сладкую жизнь в столице, и нашел новую собеседницу — на сей раз в сети.

Влад снимает ветровку, вешает на спинку стула и оказывается в той самой просторной футболке с крылышками, в которой был в вечер нашей первой встречи. Уловив мой восторг, он плюхается рядом, довольно щурится на солнышко и поясняет:

— У этой вещи богатая история — в нее посвящены только избранные, и тебе я тоже поведаю... Будучи юным, отец украл ее в секонд хенде, потому что в семье не было денег на нормальный шмот. Тогда же он едва не попался и поклялся, что никогда больше не опустится до воровства, а еще — что обязательно разбогатеет, и каким-то чудом сдержал слово. А еще история гласит, что в этой футболке он познакомился с моей матерью. Теперь это моя счастливая футболка, я надеваю ее только по самым значительным поводам.

— И какой повод сегодня? — сердце сладко сжимается, Влад разглядывает меня, как произведение искусства, и загадочно улыбается, но увиливает от прямого ответа.

— Когда еще доведется накиряться в обществе прекрасной столичной дамы? По-моему, повод шикарнейший. Только, умоляю, давай сделаем это не на заброшках, не в падике и не на трубах теплотрассы — я слишком стар для такого дерьма.

— Отлично. Но и не ресторан. За твой счет я больше никуда не пойду! — я скрещиваю на груди руки и изображаю обиду.

Влад зловеще прищуривается и сдается:

— Окей.