Кажется, она многих в городе очень хорошо знала, в том числе и моего оппонента.

— Думаю, Вам не стоит учить судью порядку отправления правосудия, это нарушение субординации и регламента, — театральным шёпотом, то есть так, что меня отлично слышала и судья, сообщил я своему оппоненту.

— Вы ведь не совсем юрист, верно? — сурово подняла бровь судья, с подозрением глядя на представителя банка. Мой здоровенный оппонент тут же визуально сократился на четверть, как курс валюты страны третьего мира под натиском биржевой спекуляции ведущих держав.

— Ну… Ваше вашество, я учился же…

— И где? Вы можете не вставать, кстати, это пока не регламентный вопрос.

Мой оппонент и не пытался встать, он сидел в какой-то странной позе, как если бы пытался поднять перед собой стол и защититься им, как щитом от стрелковой атаки.

— В Саратовском Южногородском Училище.

— И Вам прямо диплом выдавали? Ну, такую бумажку разноцветную с циферками и буковками?

— Д-да, копия в отделе кадров лежит. А оригинал ейный… если подумать…

— Не напрягайтесь, любезный, это не Ваше. В Саратове, если меня не подводит склероз, есть юридический институт при имперском следствии… В мире всего две школы детективов, там, где учат не абы кого и абы как, а именно расследовать преступления, — она сделала задумчивое лицо и посмотрела в сторону обсиженного мухами потолка.

Ни я, ни оппонент не решились её прервать, хотя, кажется, даже до него доходило, что сие лирическое отступление никак не относилось к нашему с ним вопросу.

После полутора минут воцарившейся тишины Головина тяжко вздохнула, словно возвращаясь в слегка мерзкую для неё реальность.

— А Вы, молодой… человек… учились?

Она спросила меня и произносила слово «человек» с очень большим сомнением, словно у неё были и другие варианты моей биологической классификации.

— Да.

— А где?

— Меня учили, — я не смог сходу вспомнить, откуда родом мой диплом, не готовился я к такому разговору, — основам проведения процесса, в том числе разъясняли процессуальные права. То есть, фактически, целый курс давали права и обязанности участника процесса. Впоследствии даже говорили, что после сдачи экзаменов мне должно быть стыдно спрашивать за свои права, ведь в отличие от простого народа, мне эти права тщательно разжевали.

— Вот! — Головина подняла свои массивные ладони над столом и грозно хлопнула по расположенным на нём документам.

С первой минуты я понимал, что она клала на процесс, на ритуал, последовательность и порядок — болт с прибором, но было бы фатально-ошибочно пытаться вернуть её в лоно порядка и законности. Сейчас приходилось срочно импровизировать и ориентироваться уже на ходу.

— А Вас такому учили, Сергей Вилопасович? Или Вы забыли эти знания, пока выбивали дурь из контрабандистов и дворовой шпаны, пока Вас не попёрли из полиции за раздутое самомнение и стрельбу в центре города в пьяном виде?

— Наталья Анатольевна! — взмолился оппонент. — Такого не было. Ушёл по состоянию здоровья. Уволился по собственному желанию.

Он опасливо стрельнул глазками в моём направлении.

Я сделал вид, что ничего не понимаю. Не был я заинтересован в чьём-то унижении, мне нужен результат по процессу, а не вот этот весь цирк одного актёра.

— Ой, мне-то не заливай, — отмахнулась она. — Так, что мы тут рассматриваем?

Тут она посмотрела на секретаря, которая, кажется, терпеливо ждала этого момента после такого длинного и попахивающего идиотизмом вступления.

— Вот эти… Банк, они заполучили решение Московского арбитражного третейского суда по заявлению к Мещерякову…

— Это у Вас те самые Мещеряковы? — она вперила в меня тяжёлый взгляд.

— Те самые, — уверенно ответил ей, хотя пёс его знает, что она вкладывает в это многозначительное выражение «те самые». — Те самые Мещеряковы, я из тех самых Филиновых и мы все весьма уважаем суд и конкретно вас, Наталья Анатольевна.

— Это правильно, я же тоже не с помойки к вам пришла тут… Так чего те от этих хотят?

— Долг у них перед банком, — отчеканила секретарь. — Но подали в суд не к нам, а в московский третейский…

— Ети ж ты, как завернули, — сварливо вздохнула Головина. — Дальше?

— Ну есть решение, они теперь просят выдать им исполнительный лист на взыскание долга и исполнение требований по залогу, обращение взыскания на предмет залога.

— Так, стало быть! — она посмотрела на нас с оппонентом как на школьников, которые пытались на заднем дворе школы сжечь дневники и снова выдержала пугающе долгую паузу.

— Вы, Сергей Волопасович, со своей стороны, чего просите от суда?

— Ну так, — он нерешительно привстал. — Там всё написано!

Он выпрямился, как на плацу и выпятил грудь в манере бравого пехотинца.

Но на судью этот манёвр впечатления не произвёл.

— А что там написано, Вы говорите? Вы хоть требования свои же собственные, читали, поддерживаете, а?

— Ну, дык, чего б их не поддержать?

— Сергей Волопасович, хватит превращать суд в балаган. Встаньте и скажите суду, как на духу, чего Вы хотите?

— Чтоб не уволили после такого, — откровенно вырвалось у него, но он быстро замолк и сделал вид, что ничего подобного не говорил, а это просто шелест штор в кабинете.

— А Вы, Филинов, чего хотите?

— А мы возражаем.

— Да ну? И даже может письменно подготовили? Возражения?

— Так точно, — молодцевато выдал я и передал суду солидные по толщине возражения.

— Много написали… Буквы совершенно точно прямо все знаете, это похвально, похвально.

— Разрешите доложить позицию?

— Нет. С чего бы это? Не надо тут суду мельтешить.

Она одёрнула меня и стала бодро читать моё сочинение:

— Вот Вы тут пишете, теория, концепция, принцип рос юрий какой-то деката…. латынь, мать её…

— Рес юдиката — принцип правовой определённости, базовый принцип гражданского права на континенте.

— На верховный суд наш, будь он трижды неладен и чтоб у него трещина по фасаду выскочила, а у председателя на заднице — фурункул, ссылаетесь, так?

— Так точно, Ваша честь!

— Не надо мне тут про честь, мы не в кабаке. Вы сейчас издеваетесь над судом, Филинов?

— Ни в коем случае!

— А у Вас может и кодекс есть в наличии? — сварливо спросила она.

— Да.