Если один человек диктует все решения, и даже его ближайшие советники боятся высказать свое особое мнение, разговора не получится. Такая сеть находится на крайнем диктаторском конце спектра. Если никто не может публично высказать неортодоксальное мнение, но за закрытыми дверями небольшой круг партийных боссов или высокопоставленных чиновников может свободно выражать свои взгляды, то это все еще диктатура, но она сделала маленький шаг в сторону демократии. Если 10 % населения участвуют в политической жизни, высказывая свое мнение, голосуя на честных выборах и выдвигая свои кандидатуры, это можно считать ограниченной демократией, как это было во многих древних городах-государствах, таких как Афины, или на заре существования Соединенных Штатов, когда такими политическими правами обладали только состоятельные белые мужчины. По мере увеличения доли людей, принимающих участие в общении, сеть становится все более демократичной.

Фокус на разговорах, а не на выборах поднимает множество интересных вопросов. Например, где проходят эти беседы? В Северной Корее, например, есть зал заседаний Мансудэ в Пхеньяне, где встречаются и беседуют 687 членов Верховного народного собрания. Однако, хотя это собрание официально называется законодательным органом Северной Кореи, и хотя выборы в него проводятся каждые пять лет, этот орган широко считается "резиновой печатью", исполняющей решения, принятые в других местах. Анодные дискуссии проходят по заранее разработанному сценарию, и они не направлены на то, чтобы изменить чье-либо мнение о чем-либо.

Может быть, в Пхеньяне есть еще один, более уединенный зал, где проходят решающие беседы? Осмеливаются ли члены Политбюро критиковать политику Ким Чен Ына во время официальных заседаний? Может быть, это можно сделать на неофициальных званых обедах или в неофициальных аналитических центрах? Информация в Северной Корее настолько концентрирована и так жестко контролируется, что мы не можем дать четких ответов на эти вопросы.

Аналогичные вопросы можно задать и о Соединенных Штатах. В Соединенных Штатах, в отличие от Северной Кореи, люди могут свободно говорить практически все, что хотят. Язвительные публичные нападки на правительство - повседневное явление. Но где находится зал, где происходят решающие разговоры, и кто там сидит? Конгресс США был создан для выполнения этой функции: народные представители собираются, чтобы поговорить и попытаться убедить друг друга. Но когда в последний раз красноречивая речь члена Конгресса от одной партии убеждала членов другой партии изменить свое мнение о чем-либо? Где бы ни происходили разговоры, определяющие американскую политику, это точно не в Конгрессе. Демократия умирает не только тогда, когда люди не могут свободно говорить, но и когда они не хотят или не могут слушать.

ДЕМОКРАТИИ КАМЕННОГО ВЕКА

Исходя из приведенного выше определения демократии, мы можем обратиться к историческим данным и рассмотреть, как изменения в информационных технологиях и информационных потоках повлияли на историю демократии. Судя по археологическим и антропологическим данным, демократия была наиболее типичной политической системой среди архаичных охотников-собирателей. У групп каменного века, очевидно, не было формальных институтов, таких как выборы, суды и средства массовой информации, но их информационные сети обычно были распределены и давали широкие возможности для самокоррекции. В группах, насчитывающих всего несколько десятков человек, информация легко распространялась среди всех членов группы, и когда группа решала, где разбить лагерь, куда пойти на охоту или как уладить конфликт с другой группой, все могли участвовать в разговоре и спорить друг с другом. Обычно группы принадлежали к более крупному племени, в которое входили сотни или даже тысячи людей. Но когда нужно было принять важное решение, касающееся всего племени, например, вступить ли в войну, племена обычно оставались достаточно маленькими, чтобы большой процент их членов мог собраться в одном месте и поговорить.

Хотя у групп и племен иногда были доминирующие вожди, они, как правило, пользовались лишь ограниченной властью. В распоряжении вождей не было ни постоянной армии, ни полиции, ни правительственной бюрократии, поэтому они не могли просто навязать свою волю силой. Вождям также было трудно контролировать экономические основы жизни людей. В наше время диктаторы, такие как Владимир Путин и Саддам Хусейн, часто основывали свою политическую власть на монополизации экономических активов, таких как нефтяные скважины. В средневековой и классической древности китайские императоры, греческие тираны и египетские фараоны доминировали в обществе, контролируя зернохранилища, серебряные рудники и ирригационные каналы. В отличие от этого, в экономике охотников-собирателей такой централизованный экономический контроль был возможен только при особых обстоятельствах. Например, на северо-западном побережье Северной Америки экономика некоторых охотников-собирателей основывалась на ловле и сохранении большого количества лосося. Поскольку пик лосося приходился на несколько недель в определенных ручьях и реках, могущественный вождь мог монополизировать этот актив.

Но это была исключительная ситуация. Экономика большинства охотников-собирателей была гораздо более диверсифицированной. Один вождь, даже при поддержке нескольких союзников, не смог бы загнать саванну в угол и помешать людям собирать там растения и охотиться на животных. Если все остальное не помогало, охотники-собиратели могли голосовать ногами. У них было мало имущества, и самыми важными активами были их личные навыки и друзья. Если вождь становился диктатором, люди могли просто уйти.

Даже когда охотники-собиратели оказывались во власти властного вождя, как это случилось с лососевыми рыбаками северо-западной Америки, этот вождь, по крайней мере, был доступен. Он не жил в далекой крепости, окруженной непостижимой бюрократией и кордоном вооруженных охранников. Если вы хотели высказать жалобу или предложение, то обычно могли его услышать. Шеф не мог контролировать общественное мнение, но и не мог отгородиться от него. Другими словами, у вождя не было возможности заставить всю информацию проходить через центр или помешать людям общаться друг с другом, критиковать его или организовывать против него организации.

В течение тысячелетий после сельскохозяйственной революции и особенно после того, как письменность помогла создать крупные бюрократические государства, стало проще централизовать поток информации и сложнее поддерживать демократический разговор. В небольших городах-государствах, таких как древние Месопотамия и Греция, автократы вроде Лугаль-Загеси из Уммы и Писистрата из Афин опирались на бюрократов, архивы и постоянную армию, чтобы монополизировать ключевые экономические активы и информацию о собственности, налогообложении, дипломатии и политике. Одновременно массам граждан стало сложнее поддерживать прямую связь друг с другом. Не было технологий массовой коммуникации, таких как газеты или радио, и было нелегко собрать десятки тысяч горожан на главной городской площади, чтобы провести общее обсуждение.

Демократия все еще оставалась возможной для этих небольших городов-государств, о чем ясно свидетельствует история раннего Шумера и классической Греции. Однако