Видно, что он на грани обморока и борется с дьявольской игрушкой только на остатках огромной силы воли. Я подошел к нему, пинком отшвырнул волчок в дальний угол. Освобожденный Курбатов ничком повалился на бетонный пол, покрытый линолеумом. Перевернув бедолагу на спину, я взял его под мышки и подтащил к стене, возле которой усадил, прислонив спиной к кафелю. Затем, похлопал поверженного коллегу по щекам. Не помогло. Пришлось влить в него глоток спиртного. Закашлявшись, Витек пришел в себя. Зрачки его вернулись из-под век, в глазах появилось осмысленное выражение.

— Че-ерт, дьявол, мать твою… — простонал трудовик.

— Очухался?

— Чтоб тебе… Что это за хренотень?..

— Эта, как ты изволил выразится, хренотень, называется «сторожем», и изготовлена одним из моих учеников… Ты же интересовался?

— Это то, что ты мне обещал показать…

— И как видишь, Витек, не обманул! Этот волчок' идеальный сторож, как мне объяснили. Любой человек, если он не слепой, конечно, просто не может не взять в руки такую премилую вещицу. И если человек этот чужой, то вырваться самостоятельно он уже не сумеет…

— Зачем ты это сделал, физрук? Что тебе от меня нужно?

— Да мне, в общем, ничего не нужно, — сказал я. — Кроме — правды.

— Какой еще правды?

— А вот такой, — сказал я и сунул ему в руку кристалл правды. — Ты узнал Кривошеину?

— Узнал, но это не может быть она…

— Откуда ты это знаешь?

— Потому, что она сидит на Лубянке.

— Что тебя с нею связывает?

— Я был сотрудником резидентуры в Западном Берлине, в начале шестидесятых… — медленно заговорил он, словно загипнотизированный. — Мой оперативный псевдоним Ганс Венцель… По легенде, я бывший офицер полиции, который был уволен из-за своих реваншистских взглядов… И меня знают в кругах, близких к неонацистам…

Я видел, как из-за стеклянного шкафа вышел полковник и остановился напротив, но Курбатов не обратил на него внимания. Он продолжал свой рассказ, неожиданно перейдя к повествовательной манере:

— У тусклого зеркала с мутными разводами и трещиной в верхнем правом углу бреется Ганс Венцель. Время от времени он правит опасную бритву на широком офицерском ремне. Видно, что парень торопится, потому что от неосторожных движений на щеках возникают кровоточащие порезы. Закончив, он берет со столика бутыль, выливает немного содержащейся в ней жидкости на ладонь и долго с наслаждением протирает свежевыбритое лицо, а после подносит горлышко ко рту и делает изрядный глоток. По завершению этих процедур, Венцель снимает со спинки стула ношеный китель со следами споротых погон фельдфебеля. Натянув китель и причесавшись, бывший подчиненный Иоханнеса Штумма берет недопитую бутыль, завинчивает пробку, сует в карман галифе и выходит из квартиры. На улице, он втискивается в переполненный трамвай, который медленно, искря токоснимателями, катит вдоль мощеной булыжником улицы. Проплывают дома в которых нет ни одного целого окна, дома лишенные крыш, руины домов. Это не восстановленный еще район города. На одном из поворотов, Венцель соскакивает с подножки и по инерции на бегу вписывается в ближайшую подворотню. Там, умерив шаг, он проходит во двор, затем в один из подъездов и поднимается по темной лестнице. Вскоре поручик оказывается возле обитой разным тряпьем двери, по-хозяйски распахивает ее и оказывается в длинном, захламленном коридоре. И вот, наконец, он в небольшой комнате, где навстречу ему поднимается красивая женщина, одетая в некогда роскошный, но теперь безнадежно засаленный китайский халат с драконами. Отставной фельдфебель пытается поцеловать женщину, но та ловко уклоняется. Тогда он достает бутыль, находит на туалетном столике у обширной кровати пару захватанных стаканов, разливает шнапс и предлагает женщине выпить. Та охотно соглашается. После первого же стакана, она с хмельной решительностью распахивает халат, надетый, как оказывается, на голое тело и опрокидывается навзничь на пружинящую постель. Венцель сально усмехается и начинает расстегивать китель. Следует затемнение. Затем мы снова видим бывшего фельдфебеля, но уже одного. Он вяло шарит рукой по туалетному столику, натыкается на пустую бутыль. Недовольный результатами, Венцель поднимается с опустевшего любовного ложа, и тут его взгляд падает на зеркало, как две капли воды похожее на то, что стоит в его квартире. С тем лишь отличием, что на мутном стекле этого зеркала имеется надпись, выполненная пальцем, обмакнутом в какую-то темно-бурую жидкость: «Теперь ты мой. Встретимся в „Пратергартене“. Хлоя, королева постельных клопов».

— Что он несет? — не выдержал полковник. — Какая еще Хлоя?

— Хлоя Мюллер, — ровным голосом, как автомат, заговорил Витек. — Немка, одна тысяча девятьсот сорок четвертого года рождения, сотрудница Центрального Разведывательного Управления с одна тысяча девятьсот шестьдесят пятого, специалистка по так называемым «медовым ловушкам». Восьмого апреля одна тысяча девятьсот шестьдесят седьмого завербовала меня. Я стал готовить ее к заброске в СССР. Русский она выучила еще в университете, осталось лишь побороть акцент, привычки и так далее. Через год после знакомства мы расстались. Я вернулся в Союз и был направлен служить в Литейск. В прошлом году, Хлоя появилась в нашем городе, под именем Эсмеральды Робертовны Кривошеиной, урожденной Вольф, немки из Поволжья. Ее интересовал проект.

— Ну все, хватит! — спохватился начальник городского УКГБ. — Он наговорил достаточно, чтобы взять его в разработку… Уж не знаю, как ты его загипнотизировал, Саша, но тебе цены нет.

Я присел на корточки перед Курбатовым, голова которого свешивалась на грудь, а руки безвольно лежали на согнутых коленях, и невзначай вынул у него из пальцев кристалл правды. Похлопал по щекам, и когда трудовик поднял голову, сунул ему в руки бутылку.

— Гипноз тут не причем, — проговорил я. — Просто он в шоке от встречи с копией «королевы постельных клопов».

— Он же матерый разведчик! — не принял моей версии Михайлов. — Майор КГБ!

— А тяжкий груз, который он столько лет носит на своей совести! — продолжал гнуть я свою линию, поскорее пряча чертов кристаллик в карман, чтобы самому не начать выбалтывать правду. — Кто знает, может он давно хотел признаться, да вот только никак не мог решиться. А увидев загримированную под Эсмирку актрису, сломался.

— Ладно! — отмахнулся полковник. — Как бы то ни было, а операцию ты задумал и провел блестяще. Она войдет в учебники, уж я позабочусь об этом.

— А с ним, что делать? — спросил я.

— Сейчас вызову своих ребят, — пробормотал главный городской гэбэшник.

—