— А тебе не влетит от родителей, что ты так поздно? — спросил я у пацана.

— Не, они знают, что я к писателю ездил, — ответил он.

— Так поздно?.. А домой — как?

— Никак. Я бы у него переночевал, а к школе утром он бы меня подбросил.

— И часто ты так у него ночуешь?

— Раз в неделю. Мама в редакции работает. Раньше она сама возила дяде Мине гранки, письма читателей, ну и всякую другую редакционную писанину, а в этом году стал ездить я… Обычно попуток всегда хватает, а сегодня вот только этот грузовик тормознул… Я же не знал, что это бандиты…

— Ты молодчина, если бы не твоя считалка, они могли бы меня пристрелить, а дядю Миню увезти.

— А они пустые, знаете, как куклы, их выдувают из разогретой пластмассы, — философски заметил пацан. — Их наклоняют, а они: «МА-МА»… Вот потому с ними легко можно управиться…

— Это нисколько не умоляет твоего поступка, — веско заметил я.

И я высадил ученика возле его дома. Утром, после пробежки и завтрака, я отправился в школу. Еще на мехдворе, как обычно, встретил трудовика.

— Сегодня, в двадцать часов, в пансионате «Загородный», — сказал я ему.

— А почему именно там? — то ли насторожился, то ли просто удивился Курбатов.

— Мать того пацана, который эту штуковину сделал, там работает, — сказал я. — Вот он, наверное, ее там и оставил.

Это была очень рискованная ложь. Ведь Витек, пользуясь своими гэбистскими возможностями, может проверить, работает ли кто из родичей учащихся восьмого «Г» класса в «Загородном». Однако пока в Управлении поднимут личные дела всех родителей моих пацанов, это займет уйму времени. В любом случае, майор не сможет уличить меня во лжи до восьми вечера, а после ему станет не до того.

Глава 17

Первыми в третий день внутришкольной миниолимпиады опять соревновались легкие атлеты, но умеющих прыгать в высоту оказалось совсем немного. Из всего коллектива наших учащихся, Громова сумела отобрать лишь двух девушек из девятого «А» и трех юношей из десятого «В». Акселераты отпрыгали неплохо, хотя ни одного не только мирового, но даже союзного рекорда среди юношества не побили. Получив медали, они не разошлись по домам, а остались смотреть выступление моих самбистов, как и большая часть остальных присутствующих.

Еще бы! Самбо — спорт зрелищный. Конечно, не настолько же, как каратэ, но все-таки. Я в своих ребят верил, но все же волновался. Еще ни разу мои воспитанники не показывали обретенные навыки на публике. Я заранее выбрал несколько пар — Красильников и Доронин, Зимин и Митрохин, Сидоров и девятиклассник Полетаев. Оказалось, что волнуюсь зря. Парни работали не просто хорошо, а красиво. Артистично, даже. Зрители то и дело встречали захваты и броски аплодисментами.

Когда выступления завершились, я с облегчением выдохнул. Премьера прошла с успехом. Наступил черед шахматистов. В спортзале поставили стол и стулья для игроков. Волнующийся куда более меня Петр Николаевич — наш историк — объявил список участников. Зрители стали рассасываться. Понятно, шахматный турнир не столь зрелищен, как выступление самбистов. Мне было неловко, но я тоже потихоньку слинял из зала. Мне предстояло кое-что более увлекательное. И, вероятно, более — опасное.

Первым делом я позвонил по телефону тренеру по классической борьбе Егорову, который сегодня не приехал на соревнования. Наверное, ему было неинтересно. Ну хрен с ним. Сегодня мне от него нужно было кое-что иное. Терентий Георгиевич оказался на месте, выслушав меня, он спросил только, куда подогнать парней. Я назвал ему адрес своего дома, там где большинству участников представления я назначил место сбора. Симочкин папаша подтвердил, что к восемнадцати ноль ноль парни будут.

Прежде, чем поехать домой, я заскочил в «Универсам» и набрал дефицитной жратвы и выпивки на всю ораву «иностранцев». Дома я перекусил на скорую руку и начал подбирать себе гардероб. Особо я не мудрствовал. По легенде — я решил заскочить в пансионат только для того, чтобы показать Курбатову «штуковину», ведать не ведая, что там будет сабантуй для приезжих иностранцев. Так что я просто надел джинсы, свежую, но не самую лучшую свою сорочку, туфли, ну и примелькавшуюся уже, тому же Витьку, куртку. В ее внутренний карман я положил «ТТ», хотя надеялся, что обойдется без эксцессов. Сарбакан и «портсигар» брать не стал. На всякий случай.

Без десяти шесть в дверь позвонили. Я открыл. На небольшой лестничной площадке стояли шкафы — два метра в длину и полтора — в плечах.

— Привет! — сказал один из них. — Терентий Жорыч прислал.

— Привет! — откликнулся я. — Заходите!

— Мужики во дворе подождут.

— Ну тогда ты заходи.

— Семен! — представился он, втиснувшись в мою прихожую.

— Александр!

Рукопожатие у него будь здоров, но я тоже не лыком шит.

— Ну чо делать-то надо?

Я ему объяснил. Бугай хмыкнул.

— Цирк!.. Ну ладно, растолкую мужикам… С тебя — штукарь.

— Сразу, после работы рассчитаюсь.

— Куда денешься, — пробурчал он. — Мы поехали… Расставлю там парней по точкам…

И он выдвинулся обратно на лестничную клетку. Я взял деньги, чтобы расплатиться с артистами и борцами, надел куртку и тоже вышел из квартиры. Во дворе уже толклись действующие лица, они же исполнители. Одеты были артисты соответствующе и вживаясь в роль, галдели на какой-то тарабарщине. От кучки соратников по искусству отделилась… Я даже вздрогнул. Эсмеральда Робертовна Кривошеина, собственной персоной. И лишь всмотревшись, я понял, что это не она.

— Ну что, похожа? — спросила актриса голосом «королевы постельных клопов».

— До омерзения! — признался я.

— Тебе бы театральным критиком быть, — проворчала Неголая. — Ладно, творческую задачу я перед своими поставила. С тебя — все прочее.

В этот момент к нашему двору подъехал «Икарус». Липовые иностранцы сообразили, что это за ними и повалили на посадку. Моя «Волга» тоже стояла за воротами, так что я отправился следом. Из автобуса вышел шофер. Он хоть и не артист, а узнать в этом пожилом грузноватом мужчине в кожаной потертой куртке и кепарике полковника КГБ Евксентия Григорьевича Михайлова было мудрено. Он оглядел галдящих «иностранцев»,