больше в своем укрытии издевательств над несчастной женщиной, бросился ей на помощь. Немец со стоном рухнул вперед, поднял руку к автомату снова, но второй удар его добил, и он упал на дорогу рядом с санитаркой. Остальные стрелки еще стонали, заливая все вокруг кровью из своих ран, но уже дергались в последних предсмертных судорогах. Санитарка тоже вздрагивала в попытке сделать последний вздох, нежное личико превратилось в замес из кровавых ошметков, потоки крови лились из пулевых отверстий, превращая землю под женщиной в кровавую лужу. Семен Михайлович наклонился к ней поближе, он точно знал, с такими ранениями нет шанса на спасение. Женщина пожертвовала собой, спасая их и остальных. Уничтожила шесть человек голыми руками, одним лишь штыком. Теперь он понимал, почему она попросила похоронить ее с крестом, ибо предчувствовала свою близкую гибель. Ярко-голубые глаза нашли его и озарились вдруг внутренним светом.

– Вы хороший, – расслышал он ее предсмертный шепот. – Крест, пожалуйста… – воздух со свистом выходил из распоротых вражескими пулями легких. – Напишите «Китти Лопухина»… Княгиня Китти…

Яркую синеву подернула прозрачная пленка, взгляд остановился, и глаза остекленели. Тело женщины вздрогнуло в последнем своем мучительном вздохе. Бабенко механически прикрыл ей глаза, побрел, сам не понимая, что делает. В разбросанной по дороге одежде женщины он попытался найти ее документы и очнулся лишь от хрипловатого голоса Митрофана:

– Померла баба, с брюхом простреленным и часу не живут, видал я такое в окопах. Идем, танкист, если найдут их, так на бабу подумают.

– Нет, нет, она просила похоронить ее с крестом, просила похоронить, – заупрямился мехвод, хотя сам понимал, что времени на копание ямы и сооружение даже самого простенького креста у них нет.

Воздух уже дрожал и гудел от десятков машин, что двигались в их сторону. Новое полчище фрицев, мощное, вооруженное, двигалось по дороге, которая содрогалась под тяжелой техникой. Враг был все ближе, и сейчас важен каждый боец, каждая винтовка. Нет времени заботиться о мертвых, их забота и защита нужны живым. Единственное, что успел Семен Михайлович сделать для бедной женщины, – это оборвать две еловые ветки, обмотать их золотистой прядью, соединив в крест. Хоть как-то он выполнил ее последнее желание, оставив рядом с головой самодельный символ веры в лучший мир, где не будет столько боли и страданий для погибшей женщины. Он неумело перекрестил ее сложенными в пригоршню пальцами, не обращая внимания на косые взгляды хмурого спутника, и прошептал:

– Покойся с миром, княгиня Китти.

В то же время Василий Логунов со своим крошечным отрядом в пять человек крутились на пятачке между редких сосен. Уже третий человек приползал обратно с неутешительными новостями – дорогу перекрыли два странных танка.

– Башня – не башня, плоский танк, дырка под танкистов прямоугольная. А пушка короткая, широкая! Ну вообще, как расплющенный танк! – захлебываясь, шептал парнишка, Гафур, водитель Т-34, который немцы подбили на поле боя, а потом пленили угоревшего танкиста, лежавшего рядом с траками обгоревшей тэшки.

– «Штуг» третий это, самоходка, – заключил старшина и почесал в затылке.

Что же делать, после того как они выяснили, что на дороге их караулят StuG III, немецкие артиллерийские установки на танковом ходу? Их всегда немцы ставят для поддержки пехотного наступления, чтобы артиллеристы огнем расчищали путь стрелкам. Поэтому старшина понимал: две САУ на дороге означают, что к месту их осады движется массив немецких стрелков. Им нужно уничтожить бронетехнику, чтобы сразу ослабить немецкие позиции, да только как это сделать? Бросать в схватку Т-34, которые укрыты в огромной яме, опасно тем, что они привлекут лишнее внимание. И без того немцы стягивают к укрытию пленных все больше и больше сил, будто не истощенные безоружные люди прячутся в лесу, а целая армия, вооруженная до зубов, поджидает атаки фашистов в лесной чаще. Он и сам не замечал, что даже кряхтит от тяжелых размышлений, пока остальные ждут его командирского решения, готовые хоть голыми руками биться за свою свободу. Да только битва не получится, танкисты даже машины свои не покидали, опасаясь нападения, они лишь распахнули люки, чтобы не задохнуться в крошечной бронированной рубке САУ.

– Что ж, ребята, нам ничего не остается, кроме неожиданной атаки, – Логунов сам почувствовал, как неуверенно звучит его голос, понимая, насколько рискован и почти невыполним его план. – Надо незаметно пробраться на борт и через люки уничтожить из винтовок фашистов.

– Да как же, товарищ старшина, незаметно, тут бежать почти полкилометра от деревьев до дороги. Снег еще, я на брюхе полз почти полчаса, – возмущенно зашептал Гафур.

Логунов нахмурился:

– Боец, приказ есть приказ, мы должны ликвидировать бронетехнику… – и он замолчал, не решаясь произнести вслух страшную мысль. Приказ должен быть выполнен, даже ценою человеческой жизни.

От его тона парнишка растерянно замолчал, а в их перешептывания вдруг вклинился мужчина в разбитых очках, прижимающий одной рукой к груди винтовку:

– Извините, товарищи. Давайте соорудим катапульту и запустим в открытые люки гранаты, это будет эффективнее, чем наша атака.

Он вытянул вперед руку, и стало понятно, что имеет в виду мужчина. Рука побагровела и раздулась от ранения, пока он был в плену. Осколок либо пуля застряла глубоко в мякоти, ее глубокий ход теперь был полон гноя, а конечность распухла. О том, что раненый чувствует себя плохо, было видно без слов: его мелко без остановки трясло, несмотря на холод, все лицо покрывали бисеринки пота, а лицо отливало жуткой бледностью.

Логунов даже отпрянул в удивлении, бредит рядовой, не меньше, какая катапульта среди снегов и сугробов. Но тот упрямо тряс длинным чубом, наползающим на глаза. Одна рука была занята оружием, а вторую он бережно держал у груди, стараясь не тревожить движениями.

– Товарищ старшина, я сооружу из палок и веток, у хвойных деревьев хорошая пружинистость, нужно всего лишь рассчитать пропорцию из массы связки лимонок и расстояния до танка.

Логунов хмыкнул в усы, но спорить не стал. Какие тут споры под боком у немца, выжить бы любым способом. Его молчание тот трактовал по-своему:

– Товарищ старшина, дайте мне полчаса и кого-нибудь с двумя руками в помощь. Я рассчитаю все, что требуется, даю слово инженера.

– Эх, ну раз инженера, – к профессии этой Василий Иванович всегда относился с уважением, а теперь, прослужив в