Он услышал и после нескольких секунд немой сцены скорчил страшную рожу, сжал банку колы в кулаке и перевернул над моей головой.

Почувствовав, как липкая и шипящая холодная жидкость стекает по голове, я не стал выходить из образа богатыря и слаться стоять недвижимый. Охранники снова бросились на ринг разнимать нас. Мне только этого и надо было. Задумка сработала на все сто: в зале больше никто не шатался в поисках мороженого, не зевал и не разговаривал с соседями. Внимание каждого было приковано только к тому, что происходило на ринге. Особо чувствительные болельщики вытаращили глаза и приоткрыли рты.

«То-то же», — торжествующе усмехнулся я. — «А мороженое можете и по дороге домой погрызть, всё-таки не в кафе пришли».

Сойдя с ринга, я направился за кулисы, чтобы снова переодеться и прикинуть свои дальнейшие действия. Было странно, что операция Степаныча все никак не начинается. Но раз так, то, значит, всем нам нужно было работать так, как будто никакой операции и не было. Правда, руку с пульса убирать все равно не стоило. События последних дней уже показали мне, что иногда все может измениться до неузнаваемости. Причем в считанные секунды. Поэтому, сменив костюм, я пошел в зал оценить обстановку.

Мое шестое чувство меня снова не подвело. Неподалеку от ринга разговаривали между собой зауровские охранники и люди Варианта — за прошедшие дни некоторых я уже успел запомнить. Причем их беседа шла явно на повышенных тонах.

— Что произошло? — спросил я у охранника, стоявшего ко мне ближе других.

— Да вон, непонятливый один попался,— кивнул он. — По-хорошему, похоже, не понимает. Напрашивается.

Я рефлекторно потрогал пояс, за которым торчал пистолет. С оружием я расставался только непосредственно перед выходом на ринг и, как только возвращался, пистолет сразу же занимал свое привычное место за поясом. Так мне было как-то спокойнее. Всё-таки публика вокруг меня ю, мягко говоря, специфическая.

— Давайте здесь не будем разборок устраивать, — предложил я. — Тут всё-таки люди, они забашляли за вход. На ринге соревнования начинаются, дополнительный кипиш ни к чему. Телевидение все снимает, к тому же, а в вечерние новости, я так предполагаю, никто из нас не хочет. Поэтому лучше давайте выйдем на улицу и там порешаем.

И зрители поблизости могли наблюдать, как десятка два, если не больше, человек организованно пошли по направлению к выходу. С перекошенными от гнева рожами. Эта орава явно делилась на две части, причем некоторые подзуживали друг друга ничуть не хуже, чем бойцы на ринге во время представления. Надеюсь, что в телетрансляцию эта картина не попала.

Глава 17

Выйдя на улицу, мы отошли чуть в сторону от здания — так, чтобы не создавать кучи-малы на входе, мешая мероприятию, но в то же время и не упускать из виду входные двери. Правда, за входом наблюдал в основном я, имея в виду, что в любой момент может начаться операция Степаныча. Бандиты выстроились друг напротив друга: толпа на толпу. С каждой стороны человек по десять-двенадцать.

Я-то наивно подумал, что сначала будут взаимные предъявы, которые, возможно, удастся разрулить ещё на стадии словесной перепалки. Но один из зауровских охранников сразу достал ствол. Видя такую решительность, люди Варианта тоже потянулись за пистолетами. Это мне уже совсем не понравилось.

«Если эти придурки откроют пальбу, парой выстрелов они точно не ограничатся. Через полминуты из зала повыскакивают остальные, и начнется такая кровавая баня, что можно будет забыть не только про турнир, но и про сколько-нибудь спокойную жизнь в городе на ближайшее время вообще», — мелькнуло у меня в мозгу.

Только теперь оставался самый главный вопрос: это намеренная провокация? Кто-то решил стравить две группировки именно здесь и сейчас? Или всё-таки это случайность и главную роль сыграла склонность к быкованию по любому поводу, помноженная на отсутствие лишних мозгов?

Я решительно встал между двумя толпами, выставляя руки.

— Пацаны, хорош конец гнать, а? Давайте решим все вопросы миром, — негромко, но уверенно проговорил я, чтобы услышали. — К чему сейчас это крошилово? Мы все хотим посмотреть турнир и приехали наблюдать за поединками, а не устраивать их. Давайте толком разберемся, у кого какие предъявы, и разрулим все без пальбы и рукоприкладства. Если какие недомолвки останутся, то порешаете все это уже после турнира.

Боец со стороны Варианта, державший пистолет и уже прицелившийся в кого-то из другой группировки, нервно обернулся и выдал:

— Слышь, ты, миротворец хренов нарисовался! Ты лучше отойди-ка в сторону. А то сейчас как шмальну — от тебя одни куски по улице разлетятся. Так что вали!

— В меня шмальнешь? Стреляй! — я повернулся к нему лицом и твердо посмотрел в его глаза.

Взгляд его был похож на взгляд разъяренного чем-то хищника: такого уговаривать можно только превосходящей силой. Да и то с неизвестным результатом.

Вообще, я, конечно, сильно рисковал по сути беря его на понт. По сути, я его вчистую провоцировал. А начало девяностых такое бешеное время, что вот так откровенно брать на понт прожженного бандюгана фактически означало подписать себе смертный приговор. Всё-таки это не пацан, промышляющий по вечерам гоп-стопом, а матёрый преступник, на счету которого наверняка уже десятки трупов. Ему терять нечего: одним больше — одним меньше… сроку это не прибавит. Но, с другой стороны, особого выбора у меня тоже нет.

Вариантовский бандит передернул ствол, показывая свою запредельную решимость. Ага-ага, боюсь не могу, коленки вон трясутся.

— Ты чё, не понял, что ли? — презрительно сплюнув на асфальт, повторил он. — Последний раз по-хорошему предупреждаю: отпрыгнул в сторону! Я свой ствол не для понта ношу! Шмальну, как два пальца обоссать!

— А никто ни про какой про понт и не базарил, — как можно спокойнее ответил я. — Но ты прикинь, что будет потом.

— Потом тебя с асфальта будут соскребать. И матушка твоя, если жива, будет рыдать и таскать цветочки на могилку, — пацан явно хорохорился.

Такие обычно как раз понтуются больше