тоже растерся полотенцем и сделал с десяток прыжков вверх. Розанов лег на спину, раскинул руки и, закрыв глаза, отдался солнцу. Он думал о том, что, если бы не завтрашний понедельник и намеченное свидание с Ольгой, он наверняка докончил бы бутылку дома и залег спать часов в девять. Резидент был влюблен как школьник, он думал о ней даже во сне и постоянно отвлекался от оперативных дел, не чувствуя при этом никакого раскаяния. Редкие встречи с Ольгой делали его раздражительным и особо суровым с подчиненными, что они объясняли любыми причинами, кроме истинных.

Художественная галерея Луизиана приютилась прямо на берегу между Копенгагеном и Эльсинором, где вроде бы по легенде геройствовал принц Гамлет, на самом деле туда и не ступавший, а живший далеко в Ютландии, в замке, от которого осталось нечто вроде могильного камня. Жемчужина Скандинавии Луизиана грациозно замерла среди тропических растений, морских валунов, гигантов Генри Мура, дремавших на песке, трепетавших на ветру, словно крылья огромных стрекоз, построений Колдера, многочисленных скульптур, запрятавшихся в пышную зелень и лишь иногда высовывавших оттуда бронзовые головы. И все это было овеяно и наполнено морем, оно обступало, оно отражалось в небе, оно налетало на валуны и взрывалось брызгами, как фейерверк. Суетными и жалкими на этом фоне казались людишки, обвешанные фотоаппаратами, любопытные туристы, заносящие в блокноты всевозможные сведения о местности и маленьком дворце. Им казалось, что они глубже все почувствуют, если сохранят на бумаге годы рождения и смерти скульпторов и названия их творений, а на самом деле, лишь только взяв перо, они уже отдалялись от всего вокруг и неспособны были понять торжествующую сиюминутность.

Туда и привез резидент нежную Ольгу, и не так-то был он прост, чтобы пренебречь всеми правилами конспирации. Перед посадкой в черный «мерседес» Ольге пришлось проехать километра три от дома на велосипеде, причем через парк, что затруднило бы работу сыщиков. Далее к проверке подключался лично шеф, складывал велосипед в багажник, сажал рядом прекрасную даму, которая была дороже любого самого ценного агента, и крутил по пригородам до тех пор, пока не обретал уверенности в полной безопасности. Да и возможно ли было проявление романтического разгильдяйства, если у обоих влюбленных были супруг и супруга, подозрительные и даже мнительные, наблюдательные и с даром всестороннего анализа? К этому добавим службу датского наружного наблюдения (возможно, и американскую), не упускающую случая, чтобы получить лишнюю компру.

Пускаясь в эти сложные оперативные комбинации, Розанов к тому счастливому моменту, когда он, уже ничего не страшась, мог прильнуть к любимым устам, был совершенно измочален, и требовалось воистину нечеловеческое усилие воли, чтобы казаться уверенным в себе и веселым.

Обняв за талию Ольгу, Розанов прогуливался по знакомым местам и чувствовал себя абсолютно счастливым. Иногда они целовались, смотря друг на друга влюбленными глазами.

Хотя в этот понедельник Горский тоже числился на оперативном мероприятии, его тело и душа находились на квартире, снятой англичанами, предаваясь любви, вполне заслуженной, если учесть, что несколько дней в тюрьме семьи довели его страсти до кипения.

— Через неделю я уезжаю, — говорил он Лидии. — Я буду ждать тебя, надеюсь, что через полгода ты уже будешь в Москве.

— Посмотрим… — сказала она неопределенно. — Как мне надоела эта квартира! Тут чем-то воняет! Раньше мы с тобой гуляли по городу, а теперь ты хватаешь меня в охапку, трахаешь и уезжаешь. Давай куда-нибудь выберемся!

— Нас и так уже много раз засекали, Розанов даже меня предупреждал…

— Ты просто боишься! Если мы собираемся пожениться, то чего же таиться?! Ты боишься своей армянской выдры!

Ремарка Лидии покоробила Игоря, но он промолчал. Пожалуй, она права, на этой конспирации можно помешаться, можно умереть от мании преследования.

— Поехали! — сказал он отрывисто.

Пролетели по набережной, мимо Клампенборгского парка и снова вдоль моря, игравшего белыми барашками. К несчастью, Горский тоже любил Луизиану, и вскоре они оказались у прибрежного парка. Целуясь, прошли мимо огромных статуй, распростертых на земле, как доисторические ящеры, углубились в кущи, где под изваянием Майоля таилась их заветная скамейка. Туда и ринулась пара, раздвигая заросли…

Перед ними на скамейке в жарких объятиях замерли Розанов и Ольга. Резидент дернулся и оторвался от уст, но, увидев своего заместителя, в служебное время подрывавшего моральные устои, сердито возвратился к своим занятиям. Перепуганный Горский, стараясь не трещать ветками, развернулся, выпихнул Лидию на аллею и быстро смылся из прибежища искусств, кляня себя за то, что поддался уговорам своей возлюбленной.

О, грешные, грешные шпионы!

Дни летели, и подступил отъезд Горского. По принятой традиции, такие события обычно отмечались в резидентуре, с принятием, естественно, мер конспирации (впрочем, о том, что в КГБ проводы, знало все посольство). Бал шпионов проходил в подвальном помещении, принадлежавшем резидентуре, сидели в тесноте, но не в обиде, даже посол был приглашен на это келейное празднество. Речь держал резидент, был он короток и мудр.

— Пожелаем Игорю успехов на новом месте и большого счастья. Очень жалко, что он уезжает, но он сумел сплотить коллектив и нацелить его на наши основные задачи. Пока трудно найти ему замену (Трохин внутренне содрогнулся, поскольку шеф уже обещал ему это место). Ну и, конечно, нельзя заменить Викторию, в лице которой мы имели кадрового сотрудника, выполнявшего различные, зачастую весьма деликатные поручения. За ваше здоровье и успехи, друзья! Не забывайте о нас в Москве!

Розанов вздохнул и вместе со всеми опрокинул чарку, подумав, что слава богу вся эта катавасия закончилась, а дальше — уже не его заботы, а Убожко. Пусть Горский в Москве расходится, сходится и на голове стоит, если ему так угодно. Он подмигнул Трохину, и тот правильно воспринял сей визуальный жест как переход к культурной части, ухватил гитару, прислоненную к стене. Грянули струны, и солист затянул модного Окуджаву, вечно напоминавшего о чистоте и благородстве человеческих помыслов. Розанов еле удержал слезу, он уже любил всех своих сотрудников и даже посла, он верил в свою звезду и искренне желал всем счастья. На миг все души слились в едином порыве, в «Возьмемся за руки, друзья, возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке», и даже кое-кто из перебравших попытался взяться за руки, но они были заняты рюмками и вилками, и затея не удалась.

Вдруг Виктория всхлипнула и вихрем выскочила из помещения, однако легкий шок был заглушен звоном бокалов. Вскоре сотрудники поодиночке начали выходить из подвала, резидент окидывал каждого строгим взглядом, пьяных, естественно, не было (многие тут же объединились и помчались на квартиры, чтобы добрать до полного