И тут из меня полились слезы. Как будто он снова меня обманул. Я ведь правда думал, что он встречается с мамой. Ну и пусть втайне от меня, зато она где-то есть. А теперь выясняется, что ее, может, и вовсе нет нигде. И нет никакой возможности отыскать, раз уж даже отцу это не удалось.

Я попытался размазать слезы по щекам, но их было слишком много, и я никак не мог их остановить. Поэтому я схватил со стола свой телефон и просто выскочил к себе в комнату. С адским грохотом захлопнул за собой дверь. И снова разревелся – вспомнил, как несколько дней назад гремели у меня за спиной петарды и к чему это привело…

Отец не пошел за мной и не стал продолжать разговор.

Я даже подумал: может, пролежать на диване до вечера и не ходить ни на какую съемку? Ребята поставили к этому видео хештег #справедливость. Но я так и не понял, почему. Точнее, я понял, что это идея будущего фильма и что в конце концов все всё поймут. А пока надо делать свое дело – снимать ролики и получше прятать гонорары.

Вот да. Потом, в конце, отец поймет, как он ошибался: ему, художнику, не удалось отличить действия по сценарию от лайфа. Я так сниму, что ему понравится. И тогда скажу, что это сделал я, его сын, которого он считал ничтожеством.

Комп был включен, когда на почту мне капнуло письмо. Адрес отправителя начинался на kaver. Знакомый какой-то адрес. Но мне совершенно некогда было его читать – позвонил Вэл. Я увидел только, что к письму прикреплена какая-то фотография, и побежал на съемку. Всё равно это спам, наверно.

– Куда сегодня? – я старался всеми силами показать, какой я бодрый и готовый к работе.

– Сегодня здесь будем снимать, – Вэл махнул рукой в сторону торца нашего дома. Окна в ту сторону не выходили, да и машины не парковались, потому что деревья мешали. Место было нехоженое, необитаемое. Да, здесь достаточно тихо, можно снимать.

Я деловито кивнул Вэлу:

– Нормально!

И стал устанавливать штатив.

Мы уже все перемерзли, когда вдалеке показалась одинокая фигура. Ага, вот и наш новый герой! Интересно, кто это будет, что придумали ребята? Какой-нибудь противный мутный дядька? Патлатый сисадмин в наушниках? Фантазия моя сегодня дремала. И еще перед глазами стоял странный хештег #справедливость. При чем тут она? И в чем справедливость, если трое подростков бьют прохожего? Они же не защищают девушку от хулиганов, не требуют извинений от мужика, который нахамил женщине, не мстят обидевшим старушку. Если бы я писал сценарий, я бы обязательно показал сначала, в чем провинились эти люди, которых потом подкарауливают на узенькой тропинке. Надо будет с Вэлом на эту тему поговорить.

– Идет! – Вэл сказал, как команду дал.

Они с Шурком и Маринкой тут же натянули на лица черные балаклавы.

– Возьми! – Вэл протянул мне такую же.

– Зачем?

– Надень! Быстро!

Я послушался. В конце концов, он – режиссер.

Заодно я надел наушники. Я понял, что меня сбивало с рабочего настроя первые два раза. Звуки. Они мешали мне сосредоточиться на картинке, потому что все, по ощущениям, звучали как один большой омерзительный плевок. Но если заткнуть уши, можно думать только о кадре. И главное – потом у меня будет меньше тяжелых мыслей.

Я надел наушники и настроился на свой любимый «Сплин».

Фигурка всё приближалась и приближалась, как-то преувеличенно медленно, и по мере ее приближения я всё больше позволял себе ее узнать. То есть я сразу почуял что-то знакомое – нелогичную пластику, дерганую походку, – но не разрешал себе поверить в то, что действительно узнал этого человека.

И вот он подошел совсем близко. Я оторвался от видоискателя: зачем он здесь? Это ошибка! Надо срочно его увести отсюда!

– Вэл, погоди… – начал я и сдернул наушники.

Но Вэл уже подошел к Пете вплотную.

– Пришел?

– Пришел, – спокойно ответил ему Петя. – Сразу, как ты позвонил.

Значит, нет никакой ошибки? Вот зар-р-раза! Что делать-то? Я потом только понял, что забыл включить камеру. Совсем. Вот так, непрофессионально.

– А ты знаешь, зачем мы тебя сюда позвали? – с угрозой в голосе спросил Вэл.

Я оглянулся. Маринка с отсутствующим видом что-то жевала и копалась в телефоне. Шурок вообще сидел на каком-то ящике.

Но у Вэла вид был безумный. Он явно хотел запугать Петю. Бить его, что ли, собирается, как тех, остальных?

Я совершенно точно знал, что Петя – не актер. И не каскадер, который за небольшие деньги согласился изобразить избитого. Значит, и те люди – они тоже просто люди? Зар-р-раза!

Я осторожно отсоединил вторую камеру от штатива. Придется им пожертвовать – двоих я на себе не вынесу. Хотя… Я соединил три ноги штатива в одну, замахнулся и с силой толкнул Вэла в плечо. Удар получился что надо, он отлетел метра на два и сразу сел на землю, держась за ушибленное место. Или даже сломанное, мне всё равно.

Вэл еще летел, а я уже бросил штатив и схватил Петю под мышки:

– Бежим! Петя, бежим отсюда!

У Вэла был оглушенный вид. Но я понимал, что это ненадолго. Сейчас они все, как в замедленной съемке, начнут играть каждый свою роль.

Вот сейчас он им скомандует, и…

– Тупица! – заорал Вэл. – Я же тебе хотел жизнь облегчить! Хотел очистить нашу территорию!

Это он мне? Ладно, потом разберемся.

Я тащил Петю изо всех сил. «Летела жизнь, мелькали этажи, навстречу тем, кто превратился в тень, летела так быстро и нелепо, горел табак, становился пеплом и падал вниз, куда летела жизнь». Мне кажется, я никогда так не напрягался. Это было, как… Ну, не знаю… Как на войне. Я тащил его в наш двор, где свои, где нет этих отморозков, где Брысик… Нет, Брысика там нет, что это я. Я тащил его и орал что-то, не помню что. «Крутился шар, давая миру шанс. Летело всё, набирая скорость, теряя счет и вырывая с корнем». И мы действительно очень быстро оказались во дворе, хотя до подъезда было еще идти и идти, и тут откуда-то сбоку вдруг вылетела машина, и я подумал: «Не хочу!» Машина, вильнув, ударила нас по касательной, боком, и тут я его наконец отпустил, и он тихо лег на землю – просто стек вниз. А я стоял, задыхаясь, то сгибаясь в три погибели, то распрямляясь во весь рост, и смотрел наверх, на потемневшее зимнее