– Это Вэл предложил. Он думал, его на тебя повесили, а тебе не нравится. Типа, предки опять всё за нас решили, посадили тебе пиявку на шею. Он ничего такого не хотел, только попугать. Ты, конечно, правильно сделал, что вмешался. Но немного зря.

– Никто мне ничего не вешал, – взбесился я. – И Петя – не пиявка. Он, может, лучше всех вас. И я больше не буду ничего снимать, так Вэлу и передай.

– Не буду я ничего передавать, – помрачнел Шурок. – Я с ним не хожу. Да кому он нужен? Я сам по себе теперь.

Больше нам не о чем было разговаривать. Но я все-таки спросил:

– И что, ты будешь продолжать всем этим заниматься?

– Не знаю, – задумчиво ответил Шурок. – Не знаю… Мне одна знакомая сказала: от того, что мы наказываем уродов, тем, кто от них пострадал, лучше не становится. Может, она и права. Может, действительно правильнее будет хорошим людям помогать. А эти негодяи пусть сами выплывают…

Штатив напомнил мне о том, что хорошо бы все деньги, которые мне заплатили за съемку, вернуть Вэлу. Но об этом надо поговорить с отцом, а к нему было не подступиться: как он вернулся от своих «дел средней важности», так поел и сразу набросился на телефон. Договаривался с кем-то насчет каких-то артистов – праздник, что ли, готовил? Из кухни раздавался его оживленный голос. Я разобрал отдельные слова: «аниматоры», «цирк», «акробаты».

У меня тоже было одно дело. Типа долг.

Я зашел на страницу, которую вел мой, как теперь выяснилось, брат. «О чем вы думаете?» – интересовалась страница. С чего начать? Я поставил хештеги: к Костиному #не_плачь добавил собственный – #я_не_плачу. Я должен был написать обо всём том, что со мной произошло в последнее время. И объяснить этим ребятам, что в мире, где полно мерзавцев, на самом деле очень много отличных людей. И что мерзавцы иногда кажутся хорошими, а хорошие – мерзавцами. Вот Шурок – он хороший человек? Или Маринка, которая отговорила подругу от самоубийства? Или милая девушка, похожая на белочку?

Я писал и потом удалял целые абзацы. Не хотелось грузить тех, кто станет это читать. Главное, чтобы они поняли: есть люди, которые всегда будут на их стороне.

Я в последний раз перечитал текст и нажал на «опубликовать». За окном уже была густая темнота. Колесо двора замедлялось, прежде чем окончательно остановиться до утра.

Отец всё еще висел на телефоне. Я дождался паузы и встал у него над душой, как он говорит. Он всё еще улыбался особой «телефонной» улыбкой. И смотрел на меня счастливыми большими глазами.

Я никак не мог переварить слова Пети о том, что монпэр подвозил его до школы все эти дни.

Но он тут же переключился в режим сиделки:

– Ты почему босой? Ты как себя чувствуешь?

– Нормально я себя чувствую. Пап… – я замедлился, прежде чем атаковать. – Пап, я хочу познакомиться со своим братом. Можно?

– Можно, – просто сказал он.

26

Пироги моей бабушки

– Послушайте, прекратите немедленно! – Монпэр говорил громко и очень строго. Со мной он такого вообще никогда себе не позволял. – Вы понимаете, что праздник организован для ребят? Не надо никаких дурацких инициатив! Не надо никого строить! У нас здесь не парад достижений! Уверяю вас, главврач найдет место, где ему встать!

Прошла только неделя, а всё так изменилось. Сегодня я ночевал дома у своего брата Кости. Не скажу, что выспался, зато мы с ним наговорились по самые уши.

Всё, что касается жизни моего брата, очень непросто. Я даже представить себе не мог, что такое бывает. Ну, то есть недавно начал догадываться, что не все люди здоровы, не все укладываются в спортивные нормативы. Мне раньше казалось, что, если человек не может бежать быстро (или совсем не может бежать), значит, он – ленивая свинья. Любит поесть и не любит двигаться. А на самом деле среди нас множество людей, которые просто физически не в состоянии сделать всё то, на что способен ты. И дело тут не в тренировке и не в достижениях. Они просто не могут. Никак. И никогда не смогут. Вот это и было самое противное – я не мог сказать своему брату Косте: «Да ладно тебе, чувак, не кисни, я тебе помогу, мы всё преодолеем», – всю эту ерунду из телевизора. Потому что он никогда не встанет со своего кресла, и он знал об этом лучше меня.

– Ты Костя? – тупо спросил я его, когда мы встретились в первый раз. Ну, то есть в первый раз за последние десять лет.

Дома я репетировал длинную бодрую речь. Для этого я даже прочитал статью одного гения ораторского искусства, который тренирует политиков, чтобы они не стеснялись публичных выступлений. Сначала – пошутить, потом – расположить к себе, потом перейти на полтона ниже, взять доверительный тон. И что в итоге?

– Ты Костя?

Наверное, это из-за бабушки. Когда я вошел к ним в квартиру и мы с бабушкой друг друга увидели, то как-то диагонально качнулись друг к другу, но я так и остался в диагонали, а она всего меня обхватила, сжала, обдала теплом. Я не помню, чтобы меня кто-нибудь когда-нибудь обнимал. А тут – целая бабушка!

Вот я и затупил:

– Ты Костя?

Никакими танцами он, конечно, не занимался. Хотя я предпочел бы любые танцы, только не это. Только не думать, что я играю в футбол, а он – никогда не сможет. И что я могу в любой момент пойти куда угодно, а для него это целое путешествие.

В общем, наши родственники тактично оставили нас наедине. Дверь закрылась, я сел, и мы тупо замолчали. Лицо у него было мое, но… не знаю… как-то лучше моего. Я сидел и думал, что, наверное, я ему совсем не понравился.

А потом он вдруг говорит:

– Ты умеешь кататься на перилах?

Он оказался классным чуваком, мой брат. Но даже если бы он оказался обычным, каких много, это ничего не изменило бы, потому что это был такой кайф – повторять про себя: «Мой брат. Мой брат. Мой брат», и еще миллион раз: «Мой. Брат».

Но он по правде был классный.

Я рассказал ему про Петю, а он мне – про своего друга Алексея. И про то, как они затеяли страницу с хештегом #не_плачь и праздник в больнице. И что монпэр взялся организовать