– Чего ты хочешь, Фейт? Уже поздно.

– Точно. Остальные уже легли спать. Стивен Миллер… Милтон, или как там его зовут, уехал домой. Но Сайлас в гостиной. Со мной он идти не желает, а я не хочу оставаться на ночь.

– А от меня ты чего хочешь? У него есть своя комната.

– Он мертвецки пьян. Я никогда не видела его в таком состоянии. Обычно он ведет себя осмотрительно, хотя в последнее время что-то изменилось. – Она многозначительно посмотрела на меня. – Я за него беспокоюсь, но не думаю, что прямо сейчас он жаждет видеть именно меня.

Я напрягся, скрестил руки на груди.

– С чего ты взяла…

– Да ладно, Макс, – фыркнула Фейт, прислоняясь к дверному косяку. – Здесь нет дураков, так что не стоит притворяться. Просто проверь, как он, ладно? Убедись, что он сможет благополучно добраться до постели, не напившись до тошноты и не спалив дом дотла.

– Да. Конечно. Тебя кто-нибудь подвезет? – спросил я, схватил ключ и захлопнул за собой дверь.

– Ты так пытаешься намекнуть, что я перебрала шампанского?

– Да.

Она усмехнулась.

– Мой спасительный транспорт ждет, спасибо, что спросил. И прости за все это. Знаю, не от меня ты хотел бы услышать эти слова.

В доме стояла тишина, лишь Фейт что-то тихо мурлыкала, пока мы спускались в фойе. В темноте она вытянула шею и чмокнула меня в щеку. Ее поцелуй слегка отдавал шампанским.

– Спасибо.

И она направилась к ожидавшему ее на подъездной дорожке седану. Я же прошел в гостиную. Сердце стучало громче с каждым шагом, что приближал меня к Сайласу.

Он сидел перед газовым камином, в котором кто-то зажег огонь. Единственный источник света в комнате, заставлявший танцевать длинные тени. У ног Сайласа стояла бутылка водки, в длинных пальцах болтался стакан.

– Сайлас, – проговорил я, встав перед ним. – Эй, может, хватит на сегодня?

Он поднял на меня затуманенные глаза. Прошелся взглядом, вниз от V-образного выреза футболки, а затем отвернулся.

– Пошли, – произнес я, поднял бутылку водки и поставил на ближайший столик. – Уже поздно. Хватит. Пора спать.

– Отстань от меня.

– Чтоб ты напился до тошноты? Нет уж. Пойдем.

Я взял его за руку и поднял на ноги. Он вырвался из моей хватки и, спотыкаясь, отступил назад.

– Кажется, ты неверно судишь обо мне, друг мой, – пробормотал он. – Я помолвлен. С женщиной.

У меня горели шея и уши, а в сердце словно нож всадили.

– Я в курсе, – я вздернул подбородок. – Тебе нужно отоспаться, а завтра мы пойдем на собрание Анонимных наркоманов…

– Мы никуда не пойдем, – толкнув меня, проговорил он. – Ты слышал моего отца. Никаких исключений. Он имел в виду тебя. Отец не хочет, чтобы ты стал исключением из его правил. – Сайлас, пошатываясь, отошел от меня и рухнул в кресло. – Он все видит, – мрачно пробормотал он. – Как всегда. У бассейна он видел, как я на тебя смотрел.

– Как ты на меня смотрел?

Это я глаз не сводил с Сайласа, словно посетитель стрип-клуба.

Сайлас махнул рукой.

– Если бы он думал, что это ты… Если бы заметил что-то после «Богемской рапсодии» или увидел фотографии…

– Фотографии?

– С нашего обеда. Их здесь нет, но если бы он увидел, тебя бы тут же уволили. А может, и нет. – Он пожал плечами и скривил губы. – Может, он знает и держит тебя, чтоб испытать меня. И помучить.

Я присел на корточки рядом с ним.

– Сайлас, не нужно жить среди этой лжи. Тебе не стоит прятаться…

– Прятаться? Ты пытаешься вырвать из меня признание? Подтверждение того, что я… какой? Как ты? – Он усмехнулся, глядя в стакан. – Я совсем не такой.

Щеки полыхнули жаром от злости и смущения.

– Вообще-то это комплимент. Очевидно же. – Он допил остатки спиртного и поставил стакан на столик. – Хотел бы я быть, как ты. Ты не предатель. Не мошенник. Ты настоящий… из плоти и крови. – Он злобно рассмеялся. – Ты подлинный, Максимилиан. Не марионетка. Когда-нибудь я тоже надеюсь таким стать. Когда-нибудь…

«Боже, Сайлас».

То, что я слышал об ужасных последствиях репаративной терапии, сейчас мог наблюдать воочию. Пьяный, несчастный Сайлас, в котором прочно укоренилась ложь, подстегиваемая болью и страхом. Во всех нас заложена основная человеческая потребность – быть любимым, но ему велели изменить свою сущность, чтобы добиться любви. Когда я впервые услышал о его ссылке, то решил, что речь идет о битве. Но ведь Сайлас и пошел в бой; он сражался за себя и проиграл. Враги оставили на нем шрамы в мили глубиной, и содеянное с ним все еще имело власть…

«Нет, он еще не закончил борьбу».

Я взял его за руку и поднял на ноги. Он обнял меня за шею, а я обхватил его талию. И даже сейчас, в этот момент, близость Сайласа, запах и ощущение прижатого ко мне тела волновали. Элитная выпивка, одеколон, одежда. Все дорогое и бессмысленное. Невероятное богатство – словно ширма, за которой скрывались тайны. Пряталась правда, недоступная всему остальному миру.

Я направился к двери, почти волоча его за собой.

– Куда мы идем? – невнятно пробормотал он. – В мою комнату? Чтобы кто-нибудь мог застать нас по дороге? Отличная мысль. Давай так и сделаем.

Я помедлил. Он был прав. Комната Сайласа находилась в другом конце дома, и путь туда вел мимо кухни, где еще могли работать слуги, и комнат отца, где взад-вперед сновали медработники.

– Поблизости есть комната для гостей?

– Нет, – проговорил он и посмотрел на меня. Его лицо находилось в нескольких дюймах от моего, глаза затуманил алкоголь, но во взгляде еще сквозила беззащитность. – Что ты будешь со мной делать, Максимилиан?

– Уложу в постель.

– Правда?

– Ну… ты понял, о чем я.

Я отвел его в свою комнату, все время ожидая, что вот-вот кто-то вывернет из-за очередного угла. Но дом казался мрачным, темным. Молчаливым. Я отпер комнату и распахнул дверь. Пока я закрывал ее за собой, Сайласу удалось обрести равновесие, и он отцепился от меня.

– Это твоя комната, да? Жилище прислуги.

– Точно, – проговорил я, не клюнув на наживку. На попытку установить между нами дистанцию. Я включил лампу у кровати, залившую комнату слабым янтарным светом.

Он, пошатываясь, подошел к маленькой книжной полке, которую я поставил у окна. Вытащил мой экземпляр «Дэвида Копперфилда» и раскрыл книгу, хотя было слишком темно, чтобы читать.

– Стану ли я героем собственной жизни? – пробормотал он. – Оно ведь такое? Самое первое предложение.

– Что-то в этом роде, – проговорил я, подходя ближе.