чтобы затушить все мысли об этом. О Грейс говорили, что по этому и другим вопросам она была тише, но резкий рост количества молчаливых сигналов между женщинами нервировал глав отделов, будто все самое важное в магазине происходило у них за спинами.

С инаугурационного литературного обеда и его освещения в печати до последующего роста в числе посетителей и продажах усилия Вивьен и Грейс приносили те финансовые результаты, которые до сих пор были «Книгам Блумсбери» недоступны. Однажды лорд Баскин так на это и намекнул невзначай Фрэнку, который временно оказался на рабочем месте между поездками. С того момента Фрэнк и Герберт начали волноваться о будущем своих перспектив, как и о годовом росте акций.

Герберт Даттон решил, что чем быстрее он выйдет на работу, тем скорее все вернется на круги своя.

В отличие от Вивьен, Алек был не против вернуться к своей прежней должности в качестве главы Отдела художественной литературы. Работа исполняющим обязанности главного управляющего оказалась далеко не такой, как ему представлялось. Алек полагал, что ему будет нравиться управлять делами, только чтобы обнаружить, что не получал удовлетворения от вдохновения других или удовлетворения их жалоб. Чего он хотел на самом деле, так это чувствовать власть, как владелец магазина, лорд Баскин, со всеми привилегиями, которые предоставляло владение: статус и престиж, самостоятельность, возможность рассредоточивать риски.

Изначально Алек планировал карьеру великого писателя именно по этим причинам. Всю юность его подбадривали учителя и положительные отзывы о его трудах среди избранных знакомых. Несколько лет назад один из его рассказов даже взяли в маленький литературный журнал «Гангрель» после того, как от лица Алека его подал Ивлин Во. Алек сделал все, чтобы заполучить знаменитого автора в качестве ментора после мероприятия в «Книгах Блумсбери» осенью 1945 года. К сожалению, «Гангрель» закрылся в 1946-м, так и не напечатав рассказ Алека.

Рассказ назывался «Девушка из магазина», и написан он был по следам утренней ссоры с Вивьен. В течение последних трех лет Алек продолжал полировать его, будто, пытаясь разгадать Вивьен на бумаге, мог заполучить то, что потерял в реальной жизни. Когда ведущий литературный журнал «Горизонт» ошарашил его прошлой осенью предложением опубликовать работу, Алек сперва колебался – слишком уж личным вышел портрет Вивьен. Но к тому времени он потерял все надежды на будущее с ней и все больше сомневался в своем писательском будущем. Дальнейшие интимные отношения между ними также казались невероятными. Сложно было представить худший момент, чтобы Вивьен нашла последний оставшийся экземпляр «Горизонта», запрятавшийся в глубине журнального стенда.

Но это был всего лишь короткий рассказ, и его краткость много говорила о гораздо большем провале: о неспособности написать роман. Добравшись до третьего десятка с одним только изданным рассказом, Алек гадал, не настало ли время попробовать себя в чем-то другом. Хотя он планировал держать в тайне то, что узнал о мистере Даттоне и мистере Аллене, Алек думал, не крылась ли где-то здесь карьерная возможность. За прошедшие годы Даттон поделился с ним структурой акций, и Алек знал, что время передачи владения подбирается все ближе. У него были деньги – и как лучше их можно было бы использовать? Так начал обретать форму его план завладеть магазином, рожденный из неудовлетворенности и – если бы только Алек это видел – бесцельности и страха.

Пока, в качестве восстановленного в должности главы отдела, он сконцентрируется на выборе гостя для зимней вечерней лекции, которую каждый февраль проводили в «Книгах Блумсбери». Алек узнал, что Сэмюэль Беккет в городе, подбирает площадку для новой пьесы, которую написал для парижской сцены, загадочной «В ожидании Годо». Ранние сторонники уверяли, что новая работа Беккета совершит революцию и на десятилетия изменит театр. Теперь лучшие лондонские агенты и театральные импресарио жаждали встречи с Беккетом и покупки прав на постановку в Британии, на одной только силе этого раннего восторга.

Сэмюэль Беккет вел именно такую жизнь, которую всегда желал Алек: континентальную, бродячую и свободную. Время, проведенное со скандально известным автором, ученым и бывшим ассистентом Джеймса Джойса, могло только помочь собственной жажде Алека. Это было идеальное приглашение и идеальное противостояние наполненной мехами и жемчугами встрече с Дюморье, от которой мужчины в комнате по-прежнему до конца не оправились.

Вивьен всех удивила, не став противиться выбору гостя для грядущей вечерней лекции в «Книгах Блумсбери».

– Мне нравится Беккет, – было единственным, что она сказала из-за кассы на объявление Алека, вернувшегося на старую должность. Ее тон был настолько дружелюбным, что его сразу охватила подозрительность.

К этому моменту все в магазине знали, что Вивьен не большая поклонница легендарных ирландских писателей, оставшихся верными своей приверженности пьяным гулянкам по всей Европе между войн. Особенно она не понимала ажиотажа вокруг Джеймса Джойса, которого Сэмюэль Беккет открыто признавал своим литературным идолом – да и Алек тоже. Но по словам леди Браунинг, которая знала агента и любовницу Беккета, Сюзанн Дешево-Дюмениль, ирландец недавно пересмотрел свое ремесло. Его последний труд, по слухам, был смелым подходом к театру, агрессивно отбрасывающим нормы и конвенции – до степени абсурда.

Алек, снова отвергнутый Вивьен, явно бросал перчатку, приглашая известного ирландского бездельника и героя Сопротивления прочитать лекцию в вечерний час, за пределами досягаемости обычной домохозяйки. Будто призывая подкрепление, Вивьен попросила, чтобы особые приглашения были высланы миссис Даблдей, которая до середины марта оставалась в Лондоне, а также Дафне Дюморье и Соне Блэр, недавней вдове Джорджа Оруэлла. Дафна Дюморье и Эллен Даблдей обе тут же их приняли, особенно когда прошел слух, что Пегги Гуггенхайм, бывшая возлюбленная Беккета, также посетит мероприятие.

Эллен Даблдей и Пегги Гуггенхайм обе выросли на Манхэттене после Первой мировой войны и были известными соперницами. Принимая приглашение на лекцию Беккета по телефону, Эллен упомянула время, проведенное Гуггенхайм в книжном магазине на Манхэттене после получения знаменитого наследства («Она утверждала, что ей остается либо это, либо ринопластика!»). Леди Браунинг, заглянув в магазин, чтобы лично забрать приглашение, радостно уведомила Вивьен, что главной целью большинства дебютанток в Нью-Йорке 1920-х было заполучить мужа до того, как тот связался с печально известной наследницей и коллекционеркой («искусства и других предметов, моя дорогая!»).

– Элли зовет те времена ДП, то есть «До Пегги», – разъяснила леди Браунинг Вивьен. – Она была безжалостна в выборе любовников. Дебютировала за год до Эллен, в 1919-м – в год, когда унаследовала полмиллиона долларов. После этого перед Пегги открылись все двери, и она не остановилась на одной. Должна признать, даже я немного ей завидую.

Вивьен была убеждена, что сама мысль о таком числе женщин на втором этаже «Книг Блумсбери» снова вызовет у Алека зубную боль. Но так же, как реакция Вивьен на