так же Эша забавляла озабоченность Эви тем, что он называл «историями», будто содержимое книг было всего лишь баснями для убивания времени, а не самым прямым и продолжительным свидетельством того, что человечество чувствовало и думало на протяжении веков. Это они с Эшем часто обсуждали наедине на работе и этим же занялись снова: дурашливое сравнение их дисциплин, которым каждый из них посвятил все свое личное время и силы.

Когда принесли еду, Эш показал Эви, как есть одной рукой, держа вторую сухой, чтобы запивать. Карри оказалось смесью вкусов одновременно знакомых и новых. Она узнала имбирь, кориандр, кардамон и фенхель из чая, который делал на работе Эш. Теперь он объяснил ей дополнительные специи карри – куркуму и зиру, а еще порошок чили, который и дарил блюду такую яркую остроту. Готовка матери Эви на ферме, с одними только луком или солью и перцем для заправки блюд, в сравнении казалась грустной.

За едой Эви наконец заметила отсутствие в зале женщин и упомянула об этом.

– Это не удивительно. Хотя это – да. – Он указал на пространство стола между ними.

Она непонимающе уставилась на него.

– То, что мы здесь – необычно?

– Обедать вместе без сопровождающих, да. – Он замолк. – Что-либо делать наедине.

Она смущенно склонила голову набок, но он только ответил ей слабой загадочной улыбкой, и они оба замолчали. Это молчание Эви не понравилось – от него она начала еще больше нервничать.

– Ты из-за этого скучаешь по дому? – спросила она, когда их опустевшие тарелки унесли.

Он привычно пожал плечами.

– Я надеялся, что Лондон к этому времени станет больше похож на дом.

– По крайней мере, у тебя есть это.

– Мне не нужно повторение знакомого. Да и речь не о чем-то тривиальном вроде специй. Однако мне нравится, когда меня понимают.

Эви подумала об Обществе Джейн Остен, которое основали люди из таких разных слоев общества. Доктор, сотрудник аукционного дома, кинозвезда, горничная, фермер, учительница, адвокат, наследница: каким-то образом они все оказались связаны разделенной любовью к Остен и ее книгам. Эви никогда не ощущала большего понимания. В Кембридже найти его она не смогла, и в последнее время начала тосковать по нему в «Книгах Блумсбери». Это заставило ее задуматься. Что, если причиной переезда в Лондон был не только поиск книги?

Эви и Эш шли обратно к станции «Олдгейт» после обеда, когда он вдруг остановился и задумчиво поднес палец к губам.

– Ты сможешь доехать до дома от станции «Уайтчепел»? Тебе стоит кое-что увидеть, – загадочно сообщил он, прежде чем поманить ее на восток.

Это было одно из самых старых живых деревьев во всем Лондоне, четырехсотлетняя шелковица, которую высадили в саду епископа, помогавшего Генриху VIII отделить корону от Римской Церкви. Черное тутовое дерево пережило Великий лондонский пожар в 1666 году, только чтобы немецкий Блиц столетия спустя оставил от него обгоревший пень. С тех пор прошло десять лет, и дерево восстановилось и отросло, но приобрело странную новую форму – сучковатый и поврежденный ствол наклонился вперед, под тяжестью венчавших его зеленых побегов.

– Мы называем его munja pavattay на тамильском. Индийская шелковица. Или, – тут Эш подарил ей редкую улыбку, – ach.

Он протянул руку и положил ладонь на ствол дерева, как делала она с книгами. Они оба на ощупь оценивали надежные элементы, что составляли мир: вещи, которые можно брать и изучать. Скрытые следы нашей истории, которые столь многие предпочитают игнорировать или, что хуже, обесценивать.

– Я однажды видел, как сестры из местного госпиталя взялись за руки и танцевали вокруг него, – сказал Эш, отступая от дерева и кивая на новое здание позади них. – Я приехал на Пасху. Думал, что вы все здесь свихнулись, как вы, британцы, любите говорить.

– Детская считалочка, – засмеялась Эви. – Вокруг розовых кустов.

– Я хорошо ее знаю. Мой отец любил все английское и в детстве читал нам стишки из книжки с картинками – «Матушка Гусыня». Я тоже полюбил Англию из этой книги.

Она не перебивала. Ей нравилось его слушать.

– Так я и начал учить английский. Отец раз за разом читал одни и те же стихи, и я помню, как запоминал звуки, а затем в один день стал сопоставлять их с буквами, а буквы со словами – а затем слова с картинками. Казалось, будто я расшифровываю тайный код. Код британскости. – Эш хохотнул в горькой насмешке над собой. – Я ошибался.

Эви тоже ошибалась. Теперь она знала, что изучение языка – осваивание книг – было только одним из ключей к окружающим людям. Ей нужно было понять их, чтобы добыть желаемое. Мистер Даттон был достаточно несгибаем, чтобы, к счастью, оказаться предсказуемым, но Алек, в свою очередь, был совсем другим вопросом. Эви подозревала, что Алек вовсе не стремится к лучшему для магазина, так усердно искал он успеха для себя. С другой стороны, и мистер Аллен, и лорд Баскин как будто интересовались происходящим в магазине лишь постольку-поскольку, учитывая их любовь к социализации и путешествиям. И уж никто не мог понять желания мастера-морехода Скотта продолжать работу. Его просчет в увольнении с флота – только чтобы пропустить всю Вторую мировую целиком – мог иметь к этому отношение, но, казалось, больше всего его интересовал местный паб.

Эви было интересно, что Эш думает об остальных мужчинах на работе. Сколько бы времени они двое ни проводили, обсуждая дела в магазине, он не выказывал интереса к привычкам и взаимоотношениям других сотрудников, и тем более – к различным романам, бурлящим на разных этажах. Она гадала, что это говорит о них двоих и ради какой цели он пригласил ее сегодня на обед. Возможно, они двое были одинокими людьми, далеко от дома и семьи, у которых была общая озабоченность прошлым. Эви только знала, что не хочет прощаться с Эшем, когда они дошли до станции «Уайтчепел». Она всю дорогу до дома прокручивала в голове их обед и не могла дождаться возвращения на работу на следующий день.

Глава двадцать четвертая

Правило № 39

Глава каждого отдела располагает исключительными полномочиями в отношении организации мероприятий

Вопреки советам своего врача, Герберт Даттон вернулся к обязанностям главного управляющего в первый день февраля. От Фрэнка и Алека он слышал, что моральный дух в магазине представлял собой опасные качели. Временами женщины в магазине казались возбужденными, даже облагороженными различными победами, копящимися у ног. В другие моменты они казались все более раздосадованными и сомневающимися в мужчинах в управлении. Вивьен заговаривала о заслуженном повышении до помощника управляющего, и мистер Даттон верил, что потребуется его полноценное присутствие,