далматский порошок, подтяжки и геморроидальные свечи, третьи по 10 лет готовились и никак не могли приготовиться на аттестат зрелости, хотя, впрочем они давно уже были зрелы, четвертые брали уроки пения и мечтали о славе Джиральдони, Саммарко и Баттистини, пятые ничего не делали, "околачивали груши", как выражаются одесситы, и жили на полном иждивении у своих нежных родителей — купцов I-й гильдии, биржевых маклеров, лапетутников и домовладельцев.

Все, без исключения, описанные молодые люди некогда учились в прогимназиях, реальном и коммерческом училищах, стоили массу денег своим родным, жаждавшим на склоне лет увидать своих чад врачами, юристами или инженерами, но, вследствие сильного влечения к наслаждениям, оных заведений они не окончили, что, впрочем, весьма и весьма мало огорчало их, ибо они считали себя людьми вполне культурными, интеллигентными и компетентными во всех житейских вопросах. Жизнь их текла, как по маслу, как ручеек по шелковой травке.

Вставали они кто в 10, а кто в 12 часов. К этому времени к самому носу их красная огрубелая рука служанки подносила свежую сорочку, блестящие, как зеркало, ботинки и очищенные от бульварной и гранд-отелевской пыли брюки. Та же рука затем, крепко держа фарфоровый кувшин, наливала им на руки и маленькие, величиной в пятачок плеши холодную воду.

По окончании туалета, они отправлялись к Либману, Робина или Фанкони, требовали газеты, "Будильник", "Figaro", "Flugende Blatter", кофе со сливками или мазагран, который с чисто парижским шиком тянули через соломинку.

После кофе, они сходились у Кузнецова или Гоппенфельда и обедали вместе. А вечером — у Корони, в Гранд-Отеле или в "Северной".

Весь интерес их, таким образом, вращался исключительно вокруг кондитерских, женщин, новомодных галстуков, тросточек и вырезных жилетов.

— О! Страусы, пистолеты приехали! — встретила их Матросский Свисток.

— Абрикосы!

— Супер-интенданты!

— Форс-мажоры! — разразились по их адресу прочие девушки.

Девушки не очень жаловали их за их аристократизм.

Не успели молодые люди рассесться, как в зал ввалилась новая партия молодых людей, таких же очаровательных, как первые, и в таких же ботинках на пуговицах и тесемках и с такими же двойными воротниками. Обе партии были прекрасно знакомы и с обеих сторон послышались радостные возгласы:

— Аркаша!

— Нюмчик!

— Эстергази!

— Шарль-Леру!

— Уксус!

— Вот нападение!

— Коммэстато, синьоре?!

— Сколько лет, сколько зим?! Как здоровье?

— Грациа, синьоре! Вери вель гуд!

— Кишмиш, душа моя!

— Оуес! Ольрайт! Си, синьоре!

— Откуда, Эстергази?

— Из Городского театра.

— Хороший Скарпиа был Саммарко?

— Что-нибудь. Шик.

— Лучше Джиральдони?

— В тысячу раз.

— Много ты понимаешь.

— О! Ты много понимаешь. Таких драматических баритонов, как Саммарко, надо поискать.

— Ну, будет. Ты сам был в театре?

— Нет. С двумя девицами.

— Они — какие?

— Из хорошего семейного дома.

— Хорошенькие?

— Так себе. Ломаются.

— Ты провожал их домой?

— Да.

— А далеко они живут?

— На Московской.

— Дурак. А ты, Борис, откуда?

— От невесты.

— А она знает, куда ты от нее пошел?

Спросивший засмеялся.

— Дурак я, чтобы сказать ей, — ответил Борис. Молодые люди громко захохотали.

— А вы, господа, откуда?

— Мы — от тети, с именин.

— Весело было?

— Кой черт. В цензуру, фанты, шарады и летучую почту с гимназистками играли.

— Фанты были с поцелуями?

— Без. Ломались девочки.

— Скажите пожалуйста, невинные. Вот поэтому я не люблю иметь дела с такими девицами. Хорошо, по крайней мере, накормили вас?

— Не очень. А вот летучая почта, которую я получил. Послушай, что мне написала Адель: "У вас такое скромное и наивное лицо. Вы — мой идеал и я вас люблю". Ха, ха, ха! Да!.. Там были два студента и говорили о Горьком. Понимаешь? Они возвеличивали его до небес. А я здорово обрезал их. Мишка, помнишь, как я обрезал их? Я сказал им: "Что — Горький? Горький купил себе дачу за 300.000 рублей".

— А Толстой разве лучше? Тоже говорит, что надо быть совестным человеком, а сам не подарит никому своего имения.

Надежда Николаевна подняла на молодых людей свои умные глаза и слушала их с презрительной улыбкой.

— Э! Они все такие, эти писатели, — махнул рукой Эстергази. — Теперь только деньги, деньги и деньги… Правда, Мишка?

— А вы где были?

— В парке.

— Весело там? Я давно уже там не был. Три дня.

— Не очень. Безголосые шансонетки. Хороша одна Ленская. Как она удивительно поет:

Ах, бррранд-майоррр!

Когда в ударрре,

Ты на пожаррре,

Качай, качай!

— Ты знаешь, что я тебе скажу? Если бы Ленская бросила шантан и взялась за обработку голоса, она могла бы поступить в оперу.

— Ленька! Склизко-потерянный! Был у Марьяшеса[17]?

— Был.

— А с какой девочкой ты вчера в 2 часа ночи ехал на извозчике по Преображенской улице?

— А что? Хорошенькая?

— Невредная. Кто она?

— Работает на фабрике. Я вчера познакомился с нею на народном балу и мы поехали ужинать. Приезжай в будущее воскресенье на бал. Там очень весело.

— Обязательно приеду. Скажи, твоя сестра еще в Одессе?

— Нет. Уехала.

— Куда?

— В Женеву.

— Чего? Дома ей плохо, что ли?

— Спроси ее. Говорит, что хочет быть самостоятельной.

— А знаешь, сколько мы положили вчера за ужин у Корони? 43 р. 75 к.

— Господа! Как вам нравится история с принцессой Луизой?

— Скандал на всю Европу.

— А Жирон этот — хороший арап. Он, должно быть, одессит.

Молодые люди опять захохотали.

— А я познакомился вчера с одной дамой. Вот — богатая (эффектная) женщина.

— Кто она?

— Жена одного моряка.

— И что же?

— Мы вчера с нею обедали в отдельном кабинете.

— Ой, Уксус! Смотри! Узнает муж, печенки отобьет тебе. Моряки не любят шутить.

— А это что? — и Уксус, плюгавенький юноша с грудью, в которой в настоящем году не хватало пяти сантиметров, необходимых для солдата, показал кулак, величиной с фигу: "Сунься, дескать, этот муж".

— Ты отчаянный, — заметил ему Миша.

— Сеня, у меня к тебе просьба.

— Какая, Миша?

Миша вынул бумажник, порылся среди 25-рублевок и сказал:

— Возьми два билета на благотворительный вечер. Этот вечер устраивает моя кузина.

— Отскочь!

К молодым людям подошла Сима Огонь.

— Это что за билеты? — спросила она.

— На благотворительный вечер. Может быть, возьмешь? Они недорогие, по 8 рублей.

Сима выпятила нижнюю губу и ответила:

— Плевать хотела я на ваш благотворительный вечер.

И она повернулась к ним спиной.

— А вы слышали новость? Гриша женился.

— Неужели? Царствие ему небесное!

— Мир праху его!

— Хорошее хоть приданое он взял?

— Ничего. 15000 рублей и большой гардероб.

— А девица ничего?

— Как все одесские девицы. Хорошо танцует, говорит немножко по-французски и играет "шандатон" (Chant d’automne) Мендельсона.

— Ха, ха, ха! А когда