Когда они отошли от рояля, Надя спросила:

— Чего он такой важный?

— А как же? — ответила серьезно Бетя. — Он такой ученый. Ах, как он хорошо читает газету и говорит о политике. Ты знаешь, через почему Россия хочет драться с Китаем?

— Нет, не знаю.

— А я знаю. "Через потому, что Англия много себе воображает… Вот и…" Теперь ты знаешь! Я слышала, как вчера Макс рассказал хозяйке. А как он хорошо на рояле через руку играет!

— Как "через руку"?

— Увидишь потом.

В зал вдруг влетела, шумя юбками, в желтом платье, с большим декольте, толстая девица. Она оглянула зал и, громко и тяжело дыша, спросила Бетю:

— Цукки! Не видала Антонину Ивановну?

— Нет.

— Ах! — она сделала нетерпеливый жест. — Мне нужен носовой платок. Черти! Все платки растаскали! — И она устремилась к дверям.

— Постой! Раиса! — крикнула Бетя.

Раиса остановилась в дверях.

— Что?!

— Познакомься с новой девушкой.

— Очень приятно!

Раиса подошла к Бете быстрыми шагами и протянула ей руку.

— У вас, мамочка, нет волосной булавки? — спросила она сейчас же фамильярно Надю.

— Есть.

Надя выпростала из прически булавку и подала ей.

— Мерси вам! — и Раиса умчалась.

Не прошло и получаса, как зал постепенно наполнился девицами. Их набралось 40.

Девицы были одеты, как на маскараде. Одна — балериной, другая — турчанкой, третья — малороссиянкой, четвертая — полькой, пятая — добрым молодцем в плисовых штанах, красной шелковой рубашке и лакированных сапожках с мелким набором.

В зале сделалось душно, шумно и весело.

Девицы разбились на пары и группы. Некоторые расселись вдоль стен, некоторые развалились на кушетках, а некоторые, обнявшись, стали прогуливаться по залу.

Все без исключения курили, ругались по-площадному с какой-то особенной удалью и молодечеством, сплетничали, тянули всякие "романцы", вели циничные разговоры, осуждали экономку и хозяйку, часто употребляли незнакомые Наде слова.

Надя с любопытством и жадностью свежего человека прислушивалась к их разговорам и присматривалась к их лицам. И ей становилось страшно.

Лица у них были какие-то особенные, странные, непохожие на все те, которых она до сих пор встречала. Они поражали своей поношенностью, равнодушием ко всему окружающему и были скорее похожи на маски, чем на лица. Поражали Надю и их голоса. Все почти девицы сипели и хрипели.

Возле рояля одна девица раскладывала карты, а другая, шалунья, с лицом 10-летней девочки, — Леля, по прозванию "Матросский Свисток", — лежала на кушетке, на спине, как разнузданная лошадь, болтала в воздухе ногами и орала во все горло:

И дым идёть, и пар гудёть,

"Митридат" подходить,

А мой милай смутнай, бледнай

По палубе ходить.

Видю его по походке,

Как билеются штаны.

Его волос под шантрета

И на рипах сапоги.

Дай дюжину, дай другую,

Сегодня гуляю.

Возьми, ципа, мои деньги,

А то потеряю.

— Не разоряйся! — крикнул ей кто-то.

— Сядем, — сказала Бетя Наде. И они сели.

Мимо них, не удостаивая их взглядом, продолжали прогуливаться девушки.

Надя обратила внимание на сидевшее у камина vis-a-vis удивительное создание, — огромный кусок мяса с тройным подбородком и толстыми руками. Мясо это было втиснуто с невероятными, как видно, усилиями в красный корсаж и тяжело дышало.

Несчастный корсаж жалобно трещал, полз по швам и дал уже несколько широких трещин.

— Господи!.. Кто она? — спросила Надя.

— Ксюра, "Пожарная Бочка". Бывшая жена акцизного чиновника. Знаешь, какие шутки она выкидывает? Она ставит на грудь — посмотри, какая у нее грудь, — миску с борщом и ни одна капля не проливается. И не только миску. И графин с водой.

— Скажи, пожалуйста.

— А эта, видишь? — Бетя указала на рыжеволосую немку с красными руками и квадратным лицом. — Это — Нана.

— Нана? Первый раз слышу такое имя. Почему — Нана?

— А я знаю — почему? Студенты так называют ее. Они такие выдумщики. А эту они называют Надеждой Николаевной.

Надя посмотрела на Надежду Николаевну. Закинув голову с красивой прической, сидела, развалясь, на стуле высокая девушка, скромно, но со вкусом одетая, и покуривала папиросу. Она медленно пускала колечки дыма и следила за ними большими, темными, мечтательными глазами.

— Какая она славная, — сказала Надя.

— А какая образованная! — подхватила Бетя. — Рассказывают, что отец ее — генерал. Она говорит по-немецки, французски и английски. Когда к нам приходят из порта "энглишмэны", то она говорит с ними по-английски. Она очень строгая. Она ни с кем из девушек не имеет дела и не любит их за то, что они так ругаются. Девушки ее тоже не любят и называют "гнусной гордячкой".

— А как она сюда попала?

— Как? — Бетя пожала плечами. — Как я попала сюда? Как ты? Как попадают в эти дома тысячи девушек? И чего ты спрашиваешь?

Надя сконфузилась.

Мимо Надежды Николаевны прошли, нежно обнявшись, добрый молодец в плисовых штанах и красной рубашке и балерина. У балерины было узкое, страдальческое лицо с двумя глубокими ямами на щеках. Она ткнула пальцем в Надежду Николаевну и хрипло и язвительно проговорила:

— Клавдия. Отдай под козырек. Не видишь, генеральская дочь сидит?

Клавдия или добрый молодец засмеялась и ответила:

— Таких генеральских дочек много по ботанику (ботаническому саду) шляется.

Наде сделалось больно за Надежду Николаевну, а та хоть бы бровью повела. Она не обратила никакого внимания на их остроты и, не изменяя позы, продолжала выпускать колечки дыма.

— А это Елена.

Бетя указала на молоденькую, тоненькую девушку. Она сидела в уголке, скрестив руки, и испуганно поглядывала на гуляющих девушек серыми наивными глазами.

— Это та самая, что позавчера поступила? — спросила Надя.

— Да. А ты как знаешь ее?

— Хозяйка рассказывала о ней факторше. Бедная. Она хотела под поезд броситься… А эта кто? — Она указала на высокую женщину в фантастическом костюме.

Женщина эта прогуливалась с заложенными на спине руками и напевала ужасным голосом:

Я в школе не училась,

С кадетами дружилась,

И в 16 лет

Сгубил меня корррнет!

Трра-та-та-та-та,

Трра-та-та-та-а!

— Это Саша-Шансонетка. Она когда-то пела в саду. А эта — Чешка.

Чешка была блондинка низенького роста, с плоским лицом и широким чубом.

— Она еще в прошлом году с арфой по дворам ходила вместе со своим милым.

— А куда он делся, ее милый?

— Умер. Она поэтому и поступила сюда. А это Роза-цыганка.

В толпе гуляющих по залу легко и грациозно solo выступала стройная, гибкая девушка. Лицо ее