Шрифт:
Закладка:
Авелин тревожно стучала пальцами по столешнице. Кажется, это был скрытый сигнал — просьба спасти её от паники. Серж вытянул руку и крепко сжал тоненькие пальчики жены, украшенные перламутровым маникюром.
Вопрос друга поразил меня, как удар грома.
— И кто же эта женщина, изменившая вашу жизнь и покинувшая вас раньше, чем вы её? — с недоброй усмешкой спросил Серж.
Авелин резко убрала руку со стола и положила к себе на колено. Я рассеянно листал страницы своих мыслей и обнаружил ужасающую ошибку, допущенную Натаном Хеймом: он только что назвал Авелин по её девичьей фамилии.
Это она! Она — Гишар!
Она театрально улыбнулась, подумав, что сейчас наткнётся на страшную кару от мужа, который наверняка уже сверлит её вопросительным взглядом: мол, откуда гостю известна её девичья фамилия? Она с силой давила венерин бугор на своей ладони — испытанный способ привести себя в чувства. А потом, видимо, приказала себе успокоиться: глупо сейчас нервничать и думать о признании Хейма, назад дороги нет, и нужно смириться с тем, что он сейчас всё расскажет о ней, женщине, которая говорила ему в далёком прошлом: «Я буду любить тебя всегда».
О, сколько в этих словах разнообразных чувств! Произнося их, люди становятся юными, нежными, чуть наивными, безоружными. Их глаза наполняются слезами, мужчины быстро вытирают их, а женщины размазывают, смешивая с растёкшейся тушью.
Авелин готова была закричать, сказать отчаянную правду. Прямо сейчас. А я… я был настороже.
Сперва я хрипло прошептал: «Послушайте», но никто не обратил внимания. Каким-то противным, по-женски писклявым голосом я вымолвил это, так, что самому захотелось рассмеяться. К своему большому удивлению, я понял, что меня не слышали, и Бог знает, что произошло бы, если бы я не отцепил свои пальцы, держащиеся за края стула, и не встал.
Натан Хейм уже открыл рот, чтобы поведать свой страшный секрет, но я перебил его. Этим вечером я спас две души, а может, и больше.
— Послушайте, друзья, я женюсь!
Да. Мне пришлось признаться, что я хочу жениться на белокурой красавице, временами упрямой, временами капризной, немного эгоистичной, но безмерно чувственной и доброй.
Наконец-то после долгой совместной жизни я вознамерился осуществить это решение. Не могу сказать, что оно было зрелым, взрослым и на сто процентов обдуманным. Живя с Лили, я видел, как она всё больше нервничает, раздражается, переживает. Конечно, как любой женщине, ей хотелось узаконить отношения, завести нормальную семью.
— Ты женишься, Доминик?! О, я хочу выпить за это немедленно! — закричал Серж, наполняя бокалы всех присутствующих. — Любопытно увидеть тебя женатым!
Мне и самому хотелось поскорее увидеть себя женатым на этой обожаемой женщине. У неё прелестный профиль, напоминающий статую античной Венеры, нежные губы, изящные плечи, соблазнительные бёдра, длинные ноги — сладкие и любимые. На самом деле я не слишком хорошо понимал, почему решился на брак и почему именно сегодня вечером мне понадобилось, чтобы все в доме Сержа Тарда знали об этом и аплодировали.
Это был какой-то фатальный шаг. Благородный я, наверное, человек. Не мог я пренебречь любовью Натана и Авелин, не мог добровольно отдать их Сержу на растерзание. Короче, я сообщил друзьям, что больше не собираюсь страдать от страха одиночества, потому что испытал потребность быть с кем-то добрым, мягкосердечным, не имеющим пороков.
И Лили оказалась именно тем человеком — прекраснейшим претендентом на звание госпожи моего сердца.
— Ты знаешь, что она сделает с тобой, дружище? Знаешь?
То, что Лили со мной сделает, мало беспокоило меня, поскольку она не охотница, жаждущая поработить мужчину узами Гименея, а свидетельство о браке мало что меняет в отношениях пары, если они и так проживают в весёлых, гладких, лёгких отношениях.
В полумраке Серж не замечал взглядов сидящих за столом людей и мало прислушивался к разговорам. С гораздо большей охотой он предлагал гостям угощение, разливал по бокалам вино, смеялся собственным шуткам.
В принципе, таким он был с детства — по-настоящему невнимательным к событиям и эмоциям окружающих. Он привык, что люди скучают по нему, а сам не скучал. Кто-то играл свою роль, он не играл. Кто-то показывал чувства, он избегал этого. Хорошо, что он женился на Авелин. Эту молодую женщину, пожалуй, он способен был желать и жалеть.
Авелин зевнула (выпитое вино помогло ей немного расслабиться) и принялась расспрашивать меня о будущей жене. Натан показался мне чуть-чуть разочарованным, потому что его историю о прекрасной незнакомке резко прервали. Любовь Хейма отдалялась, убегала от воспоминаний и правды, это было заметно. При мысли о том, что секрет их отношений вот-вот раскроется, у Авелин срабатывал инстинкт самосохранения или же чувство страха.
Понятное дело, что Натан смог бы сделать с Авелин всё, что угодно: рассказать её супругу, что когда-то она была его возлюбленной, либо успокоить её, назвав имя несуществующей особы.
— Лили — превосходная, весёлая и красивая женщина, достойная того, чтобы её любить, защищать и родить с ней десятерых детей! — я описывал свою невесту довольно банальными словами. — За неё стоит умереть! А ещё она очень хорошей породы.
Брякнув это, я прикусил язык. Породистыми бывают лишь собаки да скакуны. Но Авелин, прежде такая холодная, отогрелась от моих тривиальных слов. Она переспрашивала и уточняла у меня детали, вынуждала себя быть внимательной слушательницей мимолётного знакомого Доминика Рууда. Наверняка она считала себя обязанной мне: я отменил её смертный приговор.
Натан Хейм улыбался, быть может глядя на меня — бесчувственного болвана — или на женщину в платье цвета прованской лаванды, от которой пахло резковатым ароматом Guerlain.
— А ещё, — продолжил я, — мой друг Натан, один из лучших людей в мире, задумал построить сказочный город! Вы верите в сказки?
Услышав мой вопрос, Авелин передёрнула плечами и расхохоталась, как маленькая девочка.
— Нет, — Авелин попыталась то ли возразить мне, то ли ответить серьёзно, — большие девочки не верят в сказки.
— Так, что же это за сказочный город, мсье Хейм? — громко спросил Серж, оборачиваясь к гостю.
Мне показалось, что Серж был ошарашен даже больше, чем ожидалось. Внезапно наступила тишина. Глаза Хейма заблестели.
— Когда-то я обещал построить и подарить своей возлюбленной город мечты, потрясающий, современный, живой — он должен был стать знаком моей абсолютной любви, которую невозможно выразить словами. Она называла мою идею сумасшедшей, наверное, просто потому, что мало верила в правдоподобность замысла. Я и сам критически относился к такого рода порывам: как простой человек может возвести в одиночку
