Я не бросал нашу безымянную группу, а всего лишь думал, что, получив работу у New Edition, я придумаю, как смогу совместить эти два дела. Мы с Дэном отправились в Audible Sound, что в Бербанке. Я все еще выглядел как типичный представитель «новой волны»: выпрямленные волосы, убранные в хвост, золотистый цвет которых позеленел.

Я старался изо всех сил, но не получил эту работу. Меня это не удивило. Уверен, что, по их мнению, мой стиль им не подходил. В отличие от Дэна. С его сильным фоновым ритмом и ярким характером его наняли буквально с порога. Едва получив работу, он сознательно взялся за создание неординарного персонажа, которого назвал Зоро. Хоть нам и пришлось искать нового барабанщика, я был рад за брата и вернулся к группе вместе с Рафом и ребятами.

У New Edition был запланирован большой концерт в амфитеатре Universal. Естественно, Зоро получил пропуска для меня и Рокуэлла (также известного как Кеннеди Горди). Во время подготовки к шоу Рокуэлл никак не мог решить, что надеть. Он примерил как минимум четыре разных наряда. Я терял терпение. Мне до смерти хотелось посмотреть на игру Зоро. Хотя Рокуэлл был начинающей звездой – «Somebody’s Watching Me» уже стала хитом, – он не был уверен в своем внешнем виде. Наконец он подобрал удачный ансамбль, и мы отправились в путь.

Это была эпоха нью-джек-свинг, отрывистой стилизованной вариации на тему прямолинейного R&B. Студийные мастера, такие как Тедди Райли, который спродюсирует сольный хит Бобби Брауна «My Prerogative» и «Jam» Майкла Джексона, меняли игру. Джимми Джем и Терри Льюис работали над прорывным альбомом Джанет Джексон Control. Никому не удавалось приручить эти нью-джек-грувы лучше, чем Зоро.

Шоу было сногсшибательным. Когда все закончилось, я взял свой пропуск за кулисы и направился к частному лифту, ведущему вниз, к гримерным. Двери лифта открылись, я шагнул внутрь, и как раз в тот момент, когда они уже закрывались, между ними просунул руку мужчина. Двери снова открылись. Мужчина в строгом костюме с галстуком посторонился и пропустил вперед свою спутницу. Ею была Лиза Боне.

Мое сердце бешено заколотилось. Я не знал, что сказать, но должен был произнести хоть что-то. Я понимал, что эта случайная встреча была моим единственным шансом. Я не мог облажаться.

– У тебя классные волосы, – сказал я ей.

Это звучало так неуместно и глупо, одна из худших фраз в истории плохих фраз. Но именно это я и сказал.

– У тебя тоже, – ответила Лиза с улыбкой. С улыбкой! Лиза Боне мне улыбнулась!

Чуть позже, когда все столпились возле гримерки в ожидании выхода New Edition, я подошел к ней. Я представился как Ромео Блу. Мы тут же спелись. Время остановилось. Не говоря уже о том, что между нами пробежала искра. В моей жизни никогда раньше не было подобных встреч. Мы были словно из одного племени.

Прежде чем разойтись по разным сторонам, я узнал у нее номер телефона.

Мы начали созваниваться и постепенно выстраивать наши отношения по телефону. После долгих съемочных дней на площадке «Косби» мы с ней болтали до поздней ночи. Я знал, что у нее есть парень или парни. У меня была Митци.

Между нами с Лизой были дружеские отношения. Это было возрождение моей прежней модели платонических взаимоотношений с женщинами. Поскольку я был единственным ребенком в семье, братско-сестринские отношения дарили мне чувство комфорта и дружеское общение на протяжении всей моей молодости. В данном случае речь шла о модели «старший брат – младшая сестра»: мне был двадцать один год, Лизе – восемнадцать.

В глубине души я, конечно, помнил тот момент, когда, указав на фотографию Лизы на обложке TV Guide, сказал Элвину Филдсу, что я на ней женюсь. Но это была всего лишь фантазия. На самом деле мне было достаточно просто познакомиться с ней и почувствовать связь между нами. Мне не нужно было давить, и я этого не делал.

Лиза вернулась в студию Kaufman Astoria в Куинсе, где шли съемки «Шоу Косби». Я тоже вернулся в Нью-Йорк, с Митци и группой.

Лиза принимала меня и знала, что я вижу ее такой, какая она есть. В своих нарядах от Нормы Камали и Бетси Джонсон, цилиндрах и психоделических бабушкиных очках она была яркой, тихой и загадочной. Мне нравилось, что она не бреет подмышки. Мне нравилось, что она носила потрепанные старые платья из комиссионных магазинов. Но самое главное – я любил ее разум и дух. Лиза была свободна.

Лиза Боне была одной из самых желанных женщин в мире. Но это не имело для меня никакого значения. Между нами мгновенно установилось мощное взаимопонимание. Тот факт, что каждый из нас состоял в отношениях, только облегчал нашу дружбу.

Митци, казалось, была довольна тем, что мы с Лизой просто друзья. Между мной и Лизой не было той энергии, которая возникает, когда мужчина решает приударить за женщиной или женщина очаровывает мужчину. Несмотря на свой коммерческий успех, душа Лизы была чиста. Она, как и я, приняла идеалы мира и любви более ранней эпохи. Лиза была готова изучать неизведанное. Она была смелой и бесстрашной, но в то же время хрупкой и сильной. Она была бродягой, но в то же время непоколебимой скалой.

Наше межрасовое происхождение (мать Лизы была белой еврейкой, а отец – черным) было еще одной связующей нитью. Мы оба чувствовали себя комфортно в разных культурах. И тот факт, что я вырос в специфической культуре телевидения и ситкомов, помог мне понять, что ей приходится переживать каждый день. Я был не понаслышке знаком с этой сферой и знал, чего она стоит.

Когда Лиза давала интервью репортерам журнала Interview – это произошло всего через несколько месяцев после нашего знакомства, – мы уже были достаточно близки, чтобы она упомянула меня, назвав своим «братом Ромео». Вскоре я изменил свое мнение об этом имени. Потому что, как оказалось, то, что я искал, все это время было рядом.