Еще я искал продюсеров, таких как Джон Барнс, красноречивый брат с сонными красными глазами, густыми усами и низким голосом. Этот юный волшебник играл на «We Are the World» для Лайонела Ричи и Майкла Джексона, помогал сводить «Liberian Girl» на альбоме Майкла Bad, а также работал с Дайаной Росс и Хулио Иглесиасом. Одним из первых освоив синклавир, Джон создавал сложные музыкальные конструкции, словно архитектор.

Джон помог Ромео Блу сделать большой рывок, позволив стать сопродюсером дискодивы Тельмы Хьюстон и ее песни «What a Woman Feels Inside». Кроме того, я исполнил гитарную партию. Я сделал из этой композиции откровенную балладу в стиле R&B, но Джон добавил в нее большую дозу синклавира, из-за чего, на мой слух, она создавала не такое яркое впечатление. Тем не менее лейблу MCA понравилась эта версия, и они поместили ее в альбом Тельмы Qualifying Heat.

Мы с Джоном продолжали развиваться. Я изучал его технику игры. Я был в восторге от его таланта. Его отношение к труду более чем совпадало с моим, но только подпитывалось оно кокаином. Едва ли он был единственным. Снежная буря восьмидесятых годов окутала музыкальную индустрию. Марихуана давала мягкий кайф. Кокаин давал какой угодно кайф, только не мягкий. Наркотик вызывал неистовую энергию, которая отделяла меня от моей души. Я не осуждал «нюхачей». Мне просто не нравилось то дерьмо, которое они нюхали.

После одной ночной сессии, когда Джон был под кайфом, мы пошли завтракать. Мы ехали по Голливуду, когда нас остановил полицейский. Мы не превышали скорость, не пили, и на этот раз у меня не было травки. Я не волновался, волновался Джон. И я понял, почему, когда копы нашли огромный пакет кокаина на заднем сиденье. Они сказали, что примут нас обоих. Однако Джон был стойким парнем: он настаивал, что кокаин принадлежит ему, а не мне, и тогда меня отпустили. Джона отвезли в участок, а я тем временем поехал за ним на его машине и договорился об освобождении под залог.

Могу себе представить реакцию родителей, если бы меня арестовали за хранение наркотиков. Лишь честность Джона Барнса спасла мою юную задницу от тюрьмы.

Больше поисков, больше джем-сейшнов, больше музыкантов.

Тони Леманс был безумно талантлив. Я познакомился с ним еще в средней школе, когда его звали Тони Фортье. Как и я, он пытался преобразиться в попытке прорваться в шоу-бизнес. С точки зрения внешности, мы выглядели как братья. Тони играл на валторне в оркестре мисс Бисли. Мы потеряли друг друга из виду, пока он не появился на концерте группы Wave в школе Беверли-Хиллз. Он тоже искал нужное звучание. С тех пор как мы виделись в последний раз, он добился больших успехов в качестве автора песен и их исполнителя. Он отрастил волосы и стал похож на рок-звезду. Тони опирался на образ Слая Стоуна. Мы разделяли страсть к олдскульному фанку.

Тони был тем напарником, которого я искал. Он выглядел стильно и круто. Как человек Тони всегда излучал дух соперничества, но я избегал сравнений и был щедр на похвалу. Я делал это искренне. Его невозможно было отвлечь от цели.

Поначалу я был вторым пилотом Тони. Мы работали над материалом, в котором он занимал лидирующую роль. Это в основном был фанк с замысловатыми фоновыми гармониями. Хотя в моде были цифровые синтезаторы, драм-машины и секвенсоры, мы с Тони культивировали звучание, которое возвращало слушателя во времена старой школы – своего рода Слай встречает The Beatles.

Поскольку я все еще появлялся в A&M, то знал Джона Макклейна, человека, который помог с запуском карьеры Джанет Джексон, предприняв гениальный шаг: он свел ее с продюсерами и авторами песен Джимми Джемом и Терри Льюисом. Будучи локомотивом музыкальной индустрии, Джон рос вместе с Джексонами и в конце концов стал совладельцем поместья Майкла.

Когда Джон услышал наши демозаписи, ему понравился наш вайб. Он хотел пойти еще дальше. Его идея состояла в том, чтобы объединить меня и Тони с тремя другими музыкантами и сформировать черную версию группы Duran Duran. Он хотел покорить с нами Европу, а потом вернуть домой, где нас встретили бы как суперзвезд. Вариант беспроигрышный. Бойз-банд, за которым бегают толпы орущих фанатов.

Мои товарищи по группе были в восторге от этой идеи. А я – нет. Я не был уверен, что хочу пойти этим путем. Макклейн был настроен решительно. Он пригласил нас в свой роскошный кабинет, похожий на квартиру, стены которого были увешаны золотыми и платиновыми пластинками. Тут же, на месте, он предложил нам сделку. Мои товарищи по группе истекали слюной и были готовы подписать контракт. А я – нет. Они на меня разозлились. Макклейн разозлился еще больше.

«Да кто ты, черт возьми, такой, чтобы отказываться от подобной сделки?» – заорал он.

У меня не было ответа. Мой отказ не имел для него никакого смысла. Музыканты, испытывающие трудности в индустрии, не отказываются от сделок с крупными лейблами, особенно с такими влиятельными людьми, как Джон. Но в глубине души я знал, что это было не то, чем я хотел заниматься.

Товарищи по группе, за исключением Тони, пошли своим путем. Мы с Тони держались вместе. Если становиться черной версией Duran Duran было не в нашем стиле, нужно было найти что-нибудь более подходящее.

На сцену вышел Бенни Медина, музыкальный руководитель, с которым я познакомился много лет назад в особняке семьи Горди, где он подростком выполнял поручения Берри. Резкий парень Бенни усердно работал на своем пути к вершине, чтобы стать главой A&R, подразделения лейбла Motown, перед тем как переключиться на Warner Bros. Records. На самом деле персонаж Уилла Смита из сериала «Принц Беверли-Хиллз» был списан с Бенни и его молодости.

Когда мы с Тони сыграли свои демозаписи, Бенни подумал, что мы обладаем серьезным потенциалом. Он видел в нас более фанковую версию дуэта Hall & Oates. Мы восприняли это как комплимент. Бенни предложил нам контракт на дальнейшую разработку, который позволил нам вернуться в студию и записать еще больше новых композиций. К тому же Warner Bros. поселили нас в квартиру в Оквуде, где во время работы в Лос-Анджелесе останавливались иногородние музыканты и актеры. Мы купили себе по мотоциклу «Хонда Ребелз», которые считались «Харлеями» для бедных, и приступили к делу! Написание песен проходило гладко. Мы регулярно выпускали демозаписи. Мы отвлеклись от вокала, отвлеклись от инструментов и генерировали кое-какой материал. Пока все шло хорошо. А потом в город приехал Слай Стоун.

Слай на самом деле переехал в Оквуд. Я был в восторге от встречи с ним. Он был одним из титанов. Я видел, как он выходит из своей квартиры, разодетый в пух и прах, с женщинами под каждой рукой. Мы с Тони боготворили Слая. Но Тони пошел еще дальше. Он хотел стать воплощением Слая, хотел быть им. Мне было достаточно просто видеть Слая в нашем жилом комплексе, но Тони сначала специально искал его, а затем начал регулярно зависать в его квартире. Потом Тони исчез на несколько дней, которые превратились в недели. Как выяснилось, они вместе сидели на крэке. Наша совместная работа резко встала. Вскоре Тони объявился, и мы записали кое-что еще.

Потом возникла другая проблема: красивая девушка по имени Соня. Я познакомился с ней в Нассау на свадьбе моей кузины Дженнифер. Соня была умна, прекрасна, неотразима. Я сильно влюбился, очень сильно. Я оплачивал огромные телефонные счета, чтобы быть с ней на связи, пока наконец не уговорил ее приехать в Лос-Анджелес и остановиться у меня в Оквуде. Соня познакомилась с Тони, и в течение нескольких дней все шло круто. Затем наступил день, когда Тони и Соня запрыгнули на его байк, чтобы съездить за едой. Я был не против этого – до тех пор, пока не наступил вечер, и они не вернулись домой. Как и на следующий вечер. И на следующий тоже.