Виррис приняла его за отдельный дар. Проконсультировалась с директором Высшей Школы Магии, в которой в тот период училась. Директор заинтересовался случаем сестры — травоведение в Леаворе встречалось редко, и он предложил максимальное содействие. Бесплатные тесты. Скидку на дальнейшее обучение Элге: итоговая сумма оказалась им в тот момент по карману. Виррис успела пожалеть, что так необдуманно проболталась господину Зоратту, ведь начни он контактировать с Элге, проверять уровень её тогда ещё совсем слабенькой силы — кто знает, что ещё выявил бы определитель. Раскрытия, возвращения целительского дара для своей сестры старшая уже не хотела. Вернее, не хотела для себя. За несколько лет жизни в Леаворе она успела привыкнуть к главенствующей роли, к тому, что она сильная, талантливая, способная — пусть не среди злословящих учеников, но в глазах преподавателей, заказчиков и соседей. А дружба… что ж, они были очень дружны с Элге.

И она уверила господина Бьорда, что магия младшей сестрёнки крошечная, вреда не причиняет, разрушений не несёт. Сестрёнка же с каждый месяцем чувствовала себя всё увереннее, с любопытством первооткрывателя изучала свою силу, радовалась отклику растений, влиянию на рост и цветение. На фоне более способной и сильной Виррис её возня с травками выглядела скромнее, но в течение нескольких лет, экспериментируя и совершенствуя свой дар, и Элге нашла себя. К ней пошли первые покупатели, с ней начали сотрудничать чайные лавки и косметические магазины, пока немногие, но за кусок хлеба можно было перестать беспокоиться. И, если бы не знакомство с ярким и обаятельным аристократом, в которого Элге влюбилась по уши, кто знает, чем закончилась её личная история с родной магией.

Едва Виррис умолкла, Элге поднялась и взволнованно заходила по комнате. Мужчины тоже не спешили заговаривать: Бьорд Зоратт хмурил брови и, очевидно, по въевшейся привычке крутил на пальце диковинный перстень, да покусывал тонкую губу, Мадвик же сидел с крайне сердитым выражением лица. Возможно, жалел о просьбе не сдавать родственницу жены Службе Контроля за магическими преступлениями. Трудности леди Адорейн, оставшейся за старшую, его мало тронули, тогда как Элге испытала острое чувство вины. И ещё её переполняла горечь. Шок тоже, но горечи больше; интуиция оказалась удручающе права: её мир уже не будет прежним. Предательство одного из самых близких и родных существ оставляет шрам, такой, что не исцелить самой сильной целительной силой.

— Я хочу знать, как именно умерли мама и папа, — твёрдо сказала она, глядя мимо сестры.

Встречаться с ней глазами не было сил.

…Они возвращались из театра.

Отпустив нанятый экипаж на соседней улице, Адорейны решили прогуляться до особняка пешком. Их район считался благополучным, фешенебельным, улицы патрулировались и хорошо освещались. Ничто не предвещало беды.

Просто двое в тёмных неприметных одеждах и головных уборах позарились на бриллианты леди Адорейн. Да, в их благополучном, охраняемом и безопасном районе. И патруля не оказалось поблизости, несмотря на крики Ареллы. Так не бывает, но так — было. И никакой магии не применялось к родителям — только внезапность, наглость, физическая сила и нож в руке одного из преступников. Отец до последнего пытался защитить маму и пострадал первым, раны, нанесённые ему, оказались смертельными. Ареллу ударили ножом в живот и под рёбра, сняли с шеи колье, выдернули из ушей серьги и скрылись.

Крики матери услышали девочки, оставшиеся дома. В то время слуг у Адорейнов почти не осталось, и удержать молодых хозяек в доме было некому — они выбежали на улицу и понеслись на шум. Бежать оказалось недалеко — нападение произошло возле высокой ограды их особняка. Повезло, что грабители уже сбежали с места преступления. Двенадцатилетняя Элге упала на брусчатку возле тел родителей и пыталась сделать хоть что-нибудь. Не сразу поняла, что папе помощь уже не понадобится: всё хватала за руку, прикладывалась к груди в попытке услышать биение сердца. Плакала и звала. Вир раскачивалась рядом, гладила маму по волосам и молилась всем богам. Мама ещё дышала. Красивое, очень красивое серебристое платье, которое так шло темноволосой Арелле, было испорчено расцветающим пятном крови; Элге со страхом смотрела на это пятно и лужу, что растекалась под маминым боком.

— Дыши, — всхлипывая без слёз, сухим горлом, просила Элге и прикладывала ладони к ране. — Дыши!

Дар у девочки был нестабилен, она попросту ещё не умела правильно брать силу и направлять её потоки для такого серьёзного лечения: одно дело заживлять царапины и синяки и совсем другое останавливать кровотечение и сращивать поврежденные ткани и органы. Несколько раз с её ладоней срывались золотые искры и гасли, впитываясь в кровь. Потом искры погасли совсем. Остановившийся взгляд маминых глаз навсегда застыл, а Элге потеряла сознание, напугав старшую сестру до полуобморока.

Больше суток младшая пролежала в беспамятстве, а когда очнулась, долго расспрашивала Виррис, куда подевались родители. Та прятала лицо и гладила Элге по огненным локонам. Из памяти девочки стёрлись воспоминания о том, как она выбегала из дома на тёмную улицу, как сидела, перепачканная в крови мамы, пытаясь её спасти, как звала отца. В её памяти мама и папа уезжали смотреть спектакль — улыбающиеся, нарядные. Приглашённый целитель констатировал сильнейшее потрясение, вследствие чего мозг в попытке защититься от травмирующих картин заблокировал память. И всё это одновременно с уснувшей целительской магией.

Дальше была череда страшных и очень трудных дней, о которых Виррис не любила вспоминать.

Преступников потом, конечно, нашли, и почерневшая от горя, с прямой спиной и сухими глазами, Вир присутствовала на вынесении приговора. И даже мамины бриллианты ей вернули, которые позже пришлось продать, чтобы отдать долги.

* * *

Виррис замолчала, а эхо её слов всё ещё бродило по комнате. Мад перебрался поближе к жене и держал в ладонях её безвольную руку, успокаивающе поглаживая пальцы, вот только успокоения не было. Подробности о гибели родителей вызвали в памяти девушки лишь несколько кратких и смазанных обрывков. Рассказ Вир звучал правдоподобно…столь же искренне, как и всё, что она рассказывала Элге на протяжении одиннадцати лет. Хотелось постучаться лбом о холодное стекло окна.

— Леди Адорейн, — подал голос господин директор, весь рассказ простоявший возле окна со сложенными на груди руками. — Я должен проверить правдивость ваших слов. Сожалею о, возможно, унизительной для вас процедуре, но вы же понимаете…

— Проверяйте, — глухо согласилась Виррис.

— Прошу прощения, мне придётся ненадолго отлучиться за артефактом Истины: я не предполагал, что он может понадобиться.

— У нас есть, — подал голос Мадвик.

Он достал из шкафа тёмно — бордовый кожаный ящичек с тиснёным узором, раскрыл его, и в глубине Элге разглядела кристалл неправильной формы, прозрачно — синий, размером примерно с мужской кулак.

Господин директор бережно принял из рук Мада артефакт, прикрыл глаза, настроился и запустил неизвестное Элге заклинание. Поднёс ящичек к Виррис.