атрибутом праздника. «Сказали Крылову, что дамы желают пить его здоровье, он вышел на средину зала; мы все встали, от души его приветствовали и бросили лавровый венок», – так запечатлелась эта театральная мизансцена в памяти Е. А. Карлгоф[518]. «Он с чувством благодарил дам за их трогательное внимание к нему», – дополняет ее рассказ Плетнев[519].

М. А. Чернышева справедливо усматривает здесь прямую отсылку к знаменитому апофеозу Вольтера в Комеди Франсез 30 марта 1778 года[520]. Тогда классика, сидевшего в ложе, торжественно увенчали лаврами, а на сцену был вынесен его бюст, также украшенный лавровым венком. Самому Крылову и большинству присутствующих было, несомненно, известно и о ежегодных чествованиях Мольера, которые с 1821 года происходили в том же театре. В 1837‑м свидетелем такого апофеоза стал Гоголь:

Я был не так давно в Théâtre Français, где торжествовали день рождения Мольера. <…> В этом было что-то трогательное. По окончании пиэсы поднялся занавес: явился бюст Мольера. Все актеры этого театра попарно под музыку подходили венчать бюст. Куча венков вознеслась на голове его[521].

В очередной раз такое представление состоялось в день рождения Мольера 15 января по новому стилю (3 января по старому) 1838 года, то есть совсем незадолго до того, как начал работу организационный комитет крыловского юбилея. Его описание можно было прочесть во французской прессе[522]. Организаторы таким образом воздали должное и театральным заслугам юбиляра, напоминая, что Крылов отнюдь не только баснописец[523].

Русской традиции увенчания лаврами литератора, к тому же живого, еще не существовало. Единственный подобный случай (наверняка памятный самому Крылову и Оленину) произошел 23 сентября 1815 года на вечере в доме петербургского гражданского губернатора М. М. Бакунина после премьеры комедии А. А. Шаховского «Урок кокеткам, или Липецкие воды». Литераторы круга «Беседы любителей русского слова» с преувеличенным энтузиазмом чествовали драматурга, а в несколько курьезной роли Музы или Славы, награждающей победителя, выступила уже немолодая хозяйка дома. Это из ряда вон выходящее событие вызвало острую реакцию противоположного литературного лагеря и стало отправной точкой для создания «Арзамаса»[524].

Тем более значимо появление венков на юбилее Крылова. Сценарий праздника, несомненно согласованный с Уваровым, не предполагал ни торжественного поднесения баснописцу венка, ни тем более увенчания его лаврами; в присутствии высших государственных сановников, на фоне награждения орденом и милостивым рескриптом это выглядело бы двусмысленно. Вероятно, поэтому столь важный символический акт организаторы передоверили дамам, формально вынеся его за рамки сценария. Несмотря на искусственную «случайность» этого жеста, венок, без сомнения, был воспринят всеми присутствующими как знак «классического» достоинства юбиляра. Именно на это указывает Лобанов:

Трогательно было смотреть на него, когда он, по окончании обеда, в другой зале сидел за маленьким столом и в одной руке держал свою любимицу – сигару, а другою рукою скромно накрыл свой лавровый венок. Молодые литераторы окружали седого, маститого, увенчанного славою писателя и начали просить, чтобы он каждому из них дал на память по листочку из его лаврового венка. Крылов с радушною улыбкою начал обрывать свой венок и раздавать листки просителям[525].

Символичность ситуации: патриарх литературы, принимая знак высшего отличия, благословляет идущих ему на смену и приобщает их к своей славе, – привлекла внимание младшего литературного поколения. 26-летний Е. П. Гребенка, к этому времени уже известный своими баснями («Малороссийскими присказками»), на следующий день после торжества написал стихотворение «Лавровый листок»:

<…> Все мы шумно пировали

На волшебном пире том

И поэта увенчали

Свежим лавровым венком. <…>

Мы смотрели с умиленьем

На поэта-старика;

Жрец прекрасный вдохновенья,

Он нам дал благословенье:

Лист лавровый от венка. <…>

А о празднике народном,

Бескорыстном, благородном

Поздним внукам расскажу,

И листок венка Крылова

Для потомка молодова

Как святыню покажу[526].

А на самом празднике представительство от лица «младших делателей» на поприще литературы было доверено 34-летнему В. Ф. Одоевскому, который произнес приветственную речь, и 30-летнему В. Г. Бенедиктову, сочинившему стихотворение «Пир 2 февраля 1838 г.».

Не сожмут сердец морозы:

В нас горят к нему сердца.

Он пред нами – сыпьтесь, розы,

Лейтесь, радостные слезы,

На листы его венца![527]

Эти стихи прочел один из самых высокопоставленных гостей – министр внутренних дел граф Д. Н. Блудов, товарищ Крылова по Российской академии. Выбор Бенедиктова в качестве автора главного поэтического поздравления объяснялся никак не недостатком поэтов среди друзей Крылова[528]. Вероятнее всего, он был привлечен к подготовке юбилея своим покровителем Карлгофом как яркая фигура нового поколения, для которого одним из эстетических столпов было творчество Крылова. Окончательное же решение о включении его стихов в программу принимал Вяземский, распорядитель литературной части, – об этом свидетельствует письмо к нему Бенедиктова от 31 января[529].

8

Музыка и поэзия на юбилее. – Рождение «дедушки Крылова»

Истинной кульминацией торжества стало исполнение лучшим басом петербургской сцены О. А. Петровым в сопровождении хора гвардейских певчих и военного духового оркестра куплетов на музыку Виельгорского и стихи Вяземского – «На радость полувековую…». Текст состоит из шести строф с двумя вариантами рефрена, звонкий четырехстопный хорей которого:

Длись счастливою судьбою,

Нить любезных нам годов!

Здравствуй с милою женою,

Здравствуй, дедушка Крылов! <…>

Длись судьбами всеблагими,

Нить любезных нам годов!

Здравствуй с детками своими,

Здравствуй, дедушка Крылов![530] —

вызывал в памяти державинское «Гром победы, раздавайся» на музыку О. И. Козловского. Еще недавно этот полонез служил неофициальным гимном Российской империи:

Гром победы, раздавайся!

Веселися, храбрый Росс!

Звучной славой украшайся:

Магомета ты потрес!

Славься сим, Екатерина,

Славься, нежная к нам мать![531]

Со временем «Гром победы» превратился в традиционную ритмическую основу для сочинений, воспевающих воинскую доблесть[532]. Он слышится в куплетах, которыми в 1806 году в Москве приветствовали Багратиона. Известно, что на ту же музыку в 1812‑м исполнялся «польский» (полонез) Н. П. Николева «На победы светлейшего князя Михайла Ларионовича Голенищева-Кутузова Смоленского, спасителя Отечества». И хотя от куплетов, пропетых на крыловском празднике, сохранился только текст, можно предположить, что и музыка к ним прямо цитировала «Гром победы». Тот же