Выписку я ждал через неделю. Покажет волшебный анализ отсутствие проклятой сальмонеллы – и прощайте, королевские конюшни! Вроде тут и спокойно, как это может быть в больнице, где каждый день кого-то оперируют, реанимируют, а временами и хоронят даже. Но мне такие обстоятельства не помеха, как живущему у железной дороги проходящие мимо поезда не препятствуют сну.

А вот человеческая глупость – очень даже. Началось всё с мелкого и ничего не говорящего стороннему наблюдателю события. Внезапно понедельничным утром в нашу палату зашла старшая медсестра отделения, Майя Андреевна. Не одна, в сопровождении дежурной, Клавочки. Они почему-то посмотрели на меня, после чего старшая коротко выплюнула ноту «ля», в стандартной частоте камертона, четыреста сорок герц, и удалилась. Музыкальный ликбез продолжился снаружи. Наш человек во внешнем мире, Коростелев, сунул было свой любопытный нос в форме картошки, но толком ничего не узнал. Чихвостили пятничную смену за раздолбайство и думание исключительно посредством жопы. Обвинения неспецифичные и могут говорить о чем угодно. Но меня взгляд мелкого начальства почему-то встревожил. Что они там, анализ перепутали? У меня вдруг нашлось то, чего быть не должно? Пропустили какое-то обследование и теперь из-за этого сдвигается выписка? Дали не то лекарство?

На каждую гипотезу я отвечал себе «нет». Анализы я сдал все, медикаменты не путали. Не такая уж сложная болезнь, этот брюшной тиф. За месяц с копейками я стал специалистом в своей патологии и ходовые случаи смогу вести самостоятельно. Что-то другое стряслось. Хреновое. Противный червячок сомнений всё зудел, не давая покоя. Минут через десять я нехотя закончил партию в «козла» и, извинившись, заявил смену игрока.

Пошел я сразу к заведующему. Если косяк случился, он должен знать. Мимо него пройти не может, начальник обязан быть в курсе, хотя бы для того, чтобы знать направление удара и возможность минимизировать потери для себя и подчиненных.

Майор Сергеев был занят. Мне даже спрашивать не пришлось – особенности архитектуры нашего отделения факт обхода не скрывают. Вот сейчас они смотрели свежую порцию вновь поступивших. Мешать не стоит, пока вроде ничего остро критичного не произошло, можно и подождать немного. Но и возвращаться в палату не стал, так и остался торчать у двери, будто меня как самого молодого на шухер поставили.

И не напрасно ждал, заведующий, увидев меня издалека, сам позвал:

– Панов! Андрей Николаевич! Зайдите ко мне, пожалуйста!

И опять эта несвойственная военным и начальникам вежливость. И если в прошлый раз генеральская случилась почти нейтральной, даже с уклоном в положительную, то теперь я почему-то ничего хорошего не ждал. Не было предпосылок. Вот этот утренний визит, похожий на попытку убедиться, что я на месте и со мной ничего не случилось. А должно было? Что же, сейчас просветят, надеюсь.

Майор медицинской службы Сергеев прибыл сюда поднимать целину из Питера, из самого сердца отечественного военного здравоохранения – Военно-медицинской академии имени великого врача Сергея Мироновича Кирова. ВМА вообще сильно потрепали в самом начале войны – сюда высадили целый десант специалистов. Но южный колорит академическую жилку не выбил, и Тимофей Станиславович являл миру легкую вальяжность пополам с утомленностью рутиной, которую вот так сразу и не изобразишь, приходится полировать годами общения со студентами. А так – мужик хороший, я от него ничего плохого не видел. И работу в этом бесконечном дурдоме смог наладить очень правильно, до той степени, что его вмешательство уже почти и не требуется. Мы с ним как-то даже пообщались по поводу хеликобактер, и он меня признал за своего. Увидел, что я не хлопчик с золотой ложкой во рту, которого паровозом в науку тащат, а сам всё делал. Зауважал.

– Присаживайтесь, Андрей Николаевич, – кивнул он на стул в своем маленьком кабинетике. Может, со временем тут расширится всё, а пока здесь занят каждый клочок свободной площади. Я втиснулся между стеллажом с историями болезни и столом и молча уставился на заведующего.

– Слушаю, Тимофей Станиславович, – подтолкнул я беседу. Боже, чем думали его родители, когда давали такое зубодробительное имя-отчество? Скороговорка какая-то получается, честное слово.

– У нас тут случилась… э-э-э… накладка, – нашел он наконец нужные слова. Было видно, что говорить всё это ему не очень нравится. А что сделаешь – работа начальника как раз в том, чтобы заниматься и вот такими вещами, не только плюшки получать.

– Со мной? – утонил я.

– Да, – он вздохнул и продолжил: – В пятницу, в восемнадцать двадцать была зафиксирована гибель нашего пациента от печеночной комы. Так бывает, – зачем-то объяснил он. – Свидетельство о смерти было оформлено в тот же день, и тело после обработки было передано…

– Похоронной команде, – подсказал я. – Я знаю процедуру.

– Да. В субботу тела были доставлены на аэродром, погружены в транспортный самолет и отправлены в Союз.

– Тащ майор, не томите, я тут с какого боку?

– Рядового звали Андрей Николаевич Панков, – выпалил заведующий. – Произошла накладка, о недоразумении оперативно сообщили…

Он что-то говорил, а у меня перед глазами висела картинка, как Аня поднимает телефонную трубку, и специально обученный сотрудник военкомата, прошедший пять циклов углубленных курсов по правильному общению с населением, максимально корректно сообщает ей о моей смерти. Что будет? Дальше мое воображение рисовать что бы то ни было отказывалось.

– Спасибо за информацию, товарищ майор, – я аккуратно встал, стараясь не завалить ничего. – Пойду осознаю, и всякое такое.

* * *

– Слушай, Пан, случилось что? – спросил меня Лапкин, когда я вернулся в палату. – Выглядишь, будто тебе ноги отрезать собрались.

– Почти, – ответил я, падая на свою койку, которая от такого грубого обхождения тут же обиженно застонала. – Похоронили меня случайно.

– Это как? – влез Баркарь.

– Умер рядовой с похожей фамилией, дежурный документы подписал в запарке, тело отправили в Союз.

– Охренеть, – протянул Лапкин. – И что дальше?

– Вроде бы отмену вдогонку послали. Но это же армия, ни в чем уверенным быть нельзя.

– И аттестат восстанавливать теперь, – невпопад ляпнул Баркарь. Ну да, кто про что, а вшивый про баню.

– Игорь, можно тебя на минутку? – позвал я. – Спросить кое-что надо.

– Звонить? – высказал догадку Михайлов, когда мы отошли в сторонку.

– Да. Любые деньги, пофиг, срочно связаться. Не представляю, что там будет, когда…

– Да понимаю я всё, – не стал он слушать мои стенания. – Сейчас схожу, узнаю.

Узел связи в госпитале был поскромнее кандагарского. Меньше народу, стоек с аппаратурой. Но для меня был важен результат. Даже если бы звонить пришлось из кладовки