Шрифт:
Закладка:
Нет, вынырнуло обратно, будто что-то изнутри вытолкнуло, не приняло, снова растормошило… Сергей открыл глаза, сел на кровати, разбросав влажное от пота белье. Одежда тоже была влажная, бил озноб.
Холодно, как в погребе, пусто, совсем темно. По спине, по груди бежит, кажется, ручьями пот. Струится… Ничего не видно. Закрываешь глаза и открываешь – одинаковая тьма. Ослеп!.. Острый детский страх встряхнул его, поднял с кровати. Он напряженно всматривался в то место, где должно быть окно… А, нет, вот этот прямоугольник, чуть-чуть светлее всего остального. Но за ним ни огонька… Сергей осторожно прошел по комнате, нащупал на стене выключатель, пощелкал. Лампочка не оживала… Ну и ладно… Снова лег… Вдалеке запели безголосо и тупо-весело:
– Этот мир придуман не нами! Этот мир придуман не мной!..Кажется, несколько девушек горланили одни и те же фразы, не зная, скорее всего, остальных слов песни.
– Э-этот мир придуман не нами-и! Э-этот мир придуман не мно-ой!«Как на мясокомбинат по собственной воле идут», – подумалось Сергею.
Пение сопровождалось недовольным лаем разбуженных собак.
Надя, в демисезонном светло-коричневом пальто, подкрасившаяся и завившая волосы, выглядела немного смешной и нелепой, совсем не той Надей, и Сергею было неловко и почти неприятно идти рядом с ней… Они шли в клуб, Сергей уговорил ее, тем более что ее Боря будет там выступать – прочитает стихотворение.
Надя вела за руку дочку, слушала Сергея, а он рассказывал ей о выставке. Кое-что пропускал, кое-что придумывал, и ему, в принципе, совсем не хотелось говорить, но она попросила…
– …А один художник, Юра Пикулин, выставил картину, «Зеленая бутылка» называется. Такая психологическая штуковина… сильная. И ее, представь, купил директор наркологической больницы, чтобы у алкоголиков возникало отвращение к спиртному. И сам Юра пить потом не мог, после разговора с наркологом… Чем-то он действительно таким обладает, и теперь с помощью этой картины наверняка всех излечит.
– Да уж…
Людей в клубе много, в первых рядах сидят ветераны, начальство, а дальше просто зрители; в самом конце, где стена с отверстиями для лучей кинопроектора, – молодежь. Сергей и Надя нашли свободные места, уселись, Надя взяла дочку на колени.
Сначала показали короткий документальный фильм о последних днях войны. Фильм начинался со съемки летящего самолета, и чей-то молодой голос, явно дурачась, объявил:
– Самолет!
Сзади засмеялись.
Потом тот же голос время от времени комментировал происходившее на экране, а работница клуба несколько раз грозила:
– Хализов, имей ты совесть! Или ты прекратишь немедленно, или выйдешь отсюдова!
После фильма на сцену из-за кулис вынесли длинный стол, застеленный алой материей, стулья, и вызвали нескольких ветеранов, управляющего, почетных сельчан, директора школы. Началось торжественное заседание. Вручали памятные медали «50 лет Победы» фронтовикам и труженикам тыла; наиболее активные старики попытались рассказать о прошлом; управляющий, изо всех сил делая голос душевным, пожелал от имени жителей всей Малой Кои ветеранам здоровья, долгих лет жизни, поблагодарил «за всё».
Затем был концерт. Столы и стулья убрали, на сцену вышли две молодые учительницы с раскрытыми папочками и прочитали, сменяя друг друга, большую поэму о Победе. Дети пели фронтовые песни под сбивчивое сопровождение баяна, читали стихи; Надин Борис с выражением прочитал «Старые люди», ему долго хлопали, старики вытирали глаза. В завершение школьный театральный кружок показал сценку по главе «Гармонь» из «Василия Теркина»…
На протяжении всего торжества Сергей не мог отвязаться от чувства неловкости и стыда за себя и за собравшихся в этом клубе людей – ветеранов, детей, молодежь, которая часто гоготала, громко переговаривалась и катала по полу пустые бутылки; за управляющего, который не знал, что сказать; за старушек, то и дело утирающих глаза и гордых, что вот и их не забыли, и им вручили медали за участие в спасении Родины… И в каждом городе, в каждом сельце России проходили сегодня концерты, встречи, собрания, и над всем этим (Сергей сейчас ясно это почувствовал) висел полог лживости – «самый главный праздник», как его стали называть с недавних пор, был испачкан и отравлен другой войной…
Сколько было этим ветеранам пятьдесят лет назад? Восемнадцать, двадцать, от силы двадцать пять. И теперь их внуки убивают и умирают на новой войне. Более страшной, потому что она сегодня, сейчас, потому что воюем не с каким-то явным агрессором, а, если честно, с маленьким народцем, что оказался внутри нашей страны… И Сергей, никогда раньше не обращавший внимания на политические новости, сторонившийся их, живущий как бы вне государства (по крайней мере старающийся так жить), вдруг понял, сидя в этом зале сельского клуба, что участвует в страшном, грандиозном обмане, в непростительном спектакле, который своей бравой музыкой, героическими стихами отвлекает внимание от зрелища другого, придуманного и искусственного, как гладиаторские состязания, как бой петухов, но кровь, боль, смерть там настоящие. Как и когда-то, как те зрители-варвары-патриции, сегодняшние люди жаждут зрелища, съемок пооткровенней, чтоб пощекотать себе нервы, сидя после рабочего дня перед телевизором в своей уютной квартире.
«Мы молчим, принимаем, и значит, мы тоже соучастники! – говорил пьяный, обозленный, надоевший всем своими речами Андрей Рюпин. – Нас вот надо в концлагеря под Ростовом!..» Его просили заткнуться, его старались не слушать, беседуя об искусстве. Олег Филатов, потеряв терпение, предлагал: «Ну езжай туда, прими меры. Что нам-то мозги компостировать?» – «А что я могу? – следовал ответ. – Я простая деталька. Привлекайте меня… Лично я достоин самого сурового наказания».
И никто ничего не может сделать; лучше вовсе не замечать или, в крайнем случае, украдкой, вполглаза наблюдать, поражаясь и негодуя, дрожа, жмурясь, и продолжать жить как жили… И вот пришел День Победы в когда-то выигранной войне, и его нужно достойно отпраздновать. А говорить на самом-то деле нужно сейчас о другом, и именно в этот день, именно сейчас. Не о почти мифическом ныне немецко-фашистском нашествии, не о героизме советских бойцов, а… Вот бы собрали подписи за прекращение войны, послали телеграмму президенту… Хм… От такой идеи Сергею стало еще тошней…
На обратном пути Надя казалась повеселевшей, она хвалила шагавшего рядом в новом костюме сына, радовалась за какую-то бабу Нюру, которая получила медаль…
– А как вам, Сергей Андреевич?
– Понравилось… Очень хорошо, – соврал он. – И Боря хорошо прочитал. Это в кружке с вами занимаются?
– Мы сами, – ответила Надя за сына.
Подошли к их воротам.
– Борь, идите, я сейчас.
Дети вошли во двор. Сергей и Надя остались вдвоем. Улица была пуста, лишь, как обычно, гуляли, выискивая что-то на
