Шрифт:
Закладка:
Покушав, стали собираться в дорогу. Связав пленникам руки впереди, у пояса, связали их в одну цепь длинной верёвкой. Повесили на шею каждому мешки с золотом.
— Несли сюда, — заметил Фрол Иванович, — понесёте и обратно. Сами придумали!
Наполнили водой свои фляжки и те, что нашли в доме. Залили водой костры, закрыли на задвижку двери — там оставались кое-какие продукты, вдруг понадобятся, если кто заплутает, и двинулись в путь, растянувшись длинной колонной. Шли медленно. Узкая, едва обозначенная тропа петляла. Длинная верёвка, связывающая людей, цеплялась за ветки, задерживая движение. Пока дошли до заброшенной дороги, все издёргались. Избавившись от тропы, повалились на обочину и вздохнули с облегчением. Казаки, жалеючи, сняли на время тяжёлые мешки с шей пленников и напоили их водой в очередной раз. После отдыха дорогой пошли веселее. И всё же к броду через Студёную подошли ближе к вечеру, а до прииска добрались в густеющих сумерках. Их не ждали, но сбежались все. Казаков на радостях обнимали, хлопали по спине. Досталось и пленникам. Казакам пришлось силой оттаскивать разъярённых старателей от их вечных врагов — грабителей. С трудом удалось отбить их и, сняв длинную верёвку и мешки, загнать пленников в сарай. На шум чуть позже добрался и старенький Ерофей Иванович. Радости его не было предела. Он долго ходил от одного казака к другому и что-то говорил каждому своим слабым голосом, неслышное в общем гаме. Принесли керосиновую лампу, зажгли всё, что могло светить. Задымили трубы кухни и бани. Ночи не было. После парилки с квасом и веником был нескончаемо длинный обед с разговорами. Казаки, наконец, улеглись в чистые постели далеко за полночь.
Утром, разогрев, позавтракали остатками вчерашнего пиршества и стали собираться в дорогу. Наполнили до отказа седельные сумки продуктами благодарных старателей. Наполнили сверх всякой необходимости. Попытки умерить щедрость успеха не имели.
— Берите, берите, ребята, не обеднеем! Мёду в этом году было много. Орешник был ядрёный, и шишки кедровые были во — с кулак!
К Евгению Ивановичу подошёл Андрей и, выждав, сказал, что у Ерофея Ивановича дело к есаулу есть. Старик ждал их в конторе за своим столом, и перед ним лежал брезентовый мешок солидного размера. Поздоровавшись, деликатный Ерофей Иванович осведомился о том, как отдохнули казаки, всем ли необходимым снабдили их на дорогу и не увезут ли они с собой, не дай бог, какую-либо обиду на их гостеприимство. Пряча улыбку в усах, Зорич заверил славного старика, что казаки безмерно довольны оказанным приёмом и увезут в памяти бесконечную благодарность жителям прииска и ему, Ерофею Ивановичу, лично. Покончив с официальным ритуалом, Ерофей Иванович простодушно хлопнул детской ладошкой по брезентовому мешку и уверенно проговорил:
— Пустая ложка рот дерёт! Вот это вам, казакам, за спасение наше!
И, расчувствовавшись, потянул из кармана платок. Удивившись, есаул несвойственной ему скороговоркой, до неприличия, сразу ответил севшим голосом:
— Спасибо вам, Ерофей Иванович!
И чуть было по свойственной ему же вежливости не добавил: «Обращайтесь, пожалуйста, когда надо. Мы, де…» Да вовремя язык прикусил. А потом последовала самая приятная часть памятного утра. Позвали Фрола Ивановича как доверенное лицо со стороны казачества. Принесли мелкую брезентовую тару. Пару весов — аптекарские и с чугунными гирьками. И стали дуванить подарок старателей, руководствуясь древними традициями: львиную долю — атаману, всё остальное — всем поровну.
Завершив все предотъездные дела, сели в сёдла, пленников усадили по двое на вьючных лошадей — не совсем удобно, но всё лучше, чем пешком. Всё ранее завьюченное — палатки, котелки и прочее — оставили старателям. Провожать казаков, похоже, вышли все во главе со славным Ерофеем Ивановичем, которого эти суровые матёрые мужики, как понял есаул, любили как отца родного. Обратная дорога была без происшествий. Ночевали на песчаниках в сосновом лесу. Избавившись от палаток, спали, тесно прижавшись друг к другу, поддерживая тепло большим костром — как-никак, зима не за горами. Домой добрались к вечеру следующего дня.
Глава шестнадцатая
— Я питал большие надежды, — сетовал Исидор Игнатьевич, — что твоя поездка будет результативной. И что? Они не знают ничего. Рядовые исполнители. Просто бандиты. Они работали, так сказать, изолированной пятёркой. Впятером и грабили. Вполне справлялись. Вот тот, что ушёл, Астафьев, как сказали бандиты, мог рассказать кое-что. Кстати, Евгений Иванович, расскажи поподробнее, как он от вас ушёл.
— Ушёл очень просто — ногами, — нахмурился есаул. — Быстрые они у него оказались. Мои казаки в рукопашной большие мастера, но а в беге, уж извини…
— Ну ладно, ладно! — успокоил его Корф. — Не кипятись, я ж понимаю, тебе нелегко было. Да и ты меня пойми — задёргали ведь меня! Каждый день трясут. Вынь да положь, а мы не с места!
Корф с ожесточением потёр макушку и добавил безнадёжно:
— Жлуктов в рейд пошёл по прибрежным посёлкам. Может, он что привезёт.
Через пару дней Жлуктов доставил в Приморск жителя Привисленской земли — некоего Ярослава Домницкого. При проверке документов на вопрос, как он здесь оказался и с какой целью, тот отвечал неуверенно, путано, держался нервозно, и было решено доставить его в Приморск для тщательной проверки. В кабинете дознавателя присутствовал Корф. Всмотревшись, он обратил внимание на лицо Ярослава. Оно было всё испещрено чёрными точками. На вопрос, что с его лицом, поляк ответил, что это следы от сгоревших порошинок: на зимней охоте в ствол ружья попал снег, в результате чего якобы его разнесло. Слава богу, добавил Ярослав, глаза не пострадали: успел зажмуриться.
— Да, да, обычная история! — подхватил, сорвавшись со стула, Исидор Игнатьевич. — Ты помнишь, Палыч? — повернулся к следователю Корф. — Ты спрашивал, откуда такой шрам на лбу моего Федьки, племянника? Ты ещё не заметил — двух пальцев у него не хватает. Это ведь то же самое —