Чем я могла помочь? В прикосновениях тихонько вливала белый vis, и горечь Вика отступила.

— Ничего, всё наладится, так или иначе, — произнес он, целуя меня в макушку.

— Угу…

Из постели нас вытащил звонок в дверь, окно-дверь. Флерсы открыли, значит, это кто-то из своих… Ники и Тони… и Эльвиса.

— О… Эльвиса, — простонала я.

— Что? Страшнее флерсов?

Я хмыкнула

— Ну не то чтобы… Хотя… Она будет тебя задевать и провоцировать, пытаться вызывать сильные эмоции, направленные персонально на неё. Не поддавайся на провокации. Лучшее, что ты можешь сделать — отнестись к ней с юмором, как к актрисе на сцене.

— Хм… Ну, попытаюсь, — ответил озадаченный Вик.

Тут флерсы проскользнули в дверь и как обычно, не спросясь, полезли на кровать. Вик опешил, я тоже растерялась. Лиан, посмотрев на Вика, недвусмысленно распахнул крылья, одновременно раскрыв сферу vis и давя ею на неугодного человека.

Вик что-то почувствовал…

— Пати, это м… агрессия? — озадаченно поинтересовался он.

— Ну… как бы он показывает, что это его территория, а ты тут лишний, — промямлила я.

— И мне что, отступить перед этой бабочкой-переростком? — ещё более озадаченно спросил он.

— Ой! На кухне пакеты с едой! Рыба, мясо, фрукты и пирожные. Тони всё сожрёт.

Вик расхохотался от души.

— Пати, я тебя обожаю, — и, чмокнув на прощание, выбрался из кровати.

Я приоткрыла связь, намереваясь отругать Лиана за вторжение, но на меня обрушилось:

«Ты полупустая! Резерв не полон. Мы насобирали для тебя!»

Я тут же сдалась и с благодарностью приняла столь несвоевременный дар. Лиан и Пижма умнички, но флерсы не приспособлены носить в себе силу. Если уж раскачались, то надо слить. А мой резерв по-прежнему был полупустым, хоть и пополнился немного с Виком.

Выполнив свой долг, усталые, но довольные флерсы спрятались от шумной компании у себя в комнате, а я выбралась на кухню.

Меня встретили четыре жующих физиономии, три пустых пакета, грязная посуда и крошки. Ники всё поняла по моему взгляду и молча протянула последний банан, наполовину очищенный ею, я тем временем выхватила у Эльвисы надкушенное пирожное и, с трофеем в каждой руке, устроилась на коленях у Вика. На мгновение семейка замолчала, осмысляя факт моего появления, а потом продолжила свой разговор, давая мне время расправиться с едой.

— Нет, я не понимаю! — разорялась Эльвиса. — Я не могу этого понять! Презреть долг! Презреть всё на свете! Да я ему… Я ему… Я его запилю!

Тони оскалился.

— Побереги силы. Не надо тренироваться на нас.

Эльвиса фыркнула на него злой кошкой.

— Пати, — взялась за меня, — ну как ты ему позволила всё это? Ладно, там, в логове натворил делов, вояка, не удержишь. Но потом-то, потом⁈ Ради чего такое истощение, такой риск⁉

— Эльвиса, знаешь, один француз, влюблённый в небо, написал: «Мы в ответе за тех, кого приручили». А Шон этого… мальчика приручил.

Она опять фыркнула:

— Скорее, наоборот!

— Перестань, — серьезно попросила я. — Я видела, что собой представляло проклятие, и я поддерживаю Шона, несмотря на то, что он поставил под удар нас всех. Зло не развеять взмахом ресниц. Нельзя побороть, не рискуя.

— Я не могу связаться с ним, — тихо пожаловалась Эльвиса.

— Я тоже. Но он с Уту, и я спокойна.

— Этот старик, выживший из ума…

— Эльвиса! Как ты смеешь так говорить об отце того, кого хочешь назвать мужем? — возмутилась я.

— А вот не уверена уже, что хочу! Одно дело — пренебречь мной ради тебя, госпожи, и совсем другое — ради… не пойми кого.

Тони, слушая её, покачал головой каким-то своим мыслям и по-хозяйски обняв Ники, что-то зашептал ей в ухо. Но у Эльвисы очень острый слух.

— Ах ты, блохастый!!!

— Вот об этом я и говорю, — спокойно, но с заметной угрозой произнес он.

— А что ты там шептал? — поинтересовалась я.

— Он меня оскорбил!

— Я сказал правду, Эльвиса. Держись за Шона, никто, кроме него, тебя терпеть не будет.

— Блохастый, брехливый пес! — произнесла Эльвиса со слезой и села, спрятав лицо в ладонях.

Тут Вик прошептал мне на ухо:

— Да, телевизор тебе точно не нужен.

Эльвиса, поняв, что никто не спешит ей сочувствовать, подняла голову и… Вдруг все мы не услышали, а, скорее, почувствовали появление Шона на крыше.

Красная ошарашенно глянула на меня, и я поучительно произнесла:

— Отец принес.

Подниматься навстречу Шону и Уту мне не хотелось, потому что в этом случае мне придётся определиться: пригласить Древнего в дом или, оскорбив, отказать в этом. Ни того, ни другого мне не хотелось, и я спихнула принятие решения на Шона.

Через минуту они зашли в кухню вдвоём. Ну ладно.

Эльвиса открыла рот, чтобы наброситься с упреками — и, выдохнув, закрыла. Заинтересованная, я слезла с колен Вика, чтобы внимательно посмотреть на своего названого брата.

Шон стоял, наполненный внутренним спокойствием, словно особым видом vis.

— Сестра моя и госпожа, — он опустился на одно колено, словно благородный рыцарь. — Свет мой, я больше не безоружен. Этой ночью в погребальном костре плавилась медь, а утром был выкован меч.

И, отодвинув полурасстёгнутую рубашку, он вынул из тела, как из ножен, короткий широкий меч.

В комнате повисла потрясённая тишина.

— Этот меч — часть тебя? — уточнила я.

— Да. Я — сын бога Солнца и Справедливого Суда, и этот меч, выкованный моим отцом, — часть меня. Он способен разрушать проклятия: отменять чрезмерные и несправедливые кары.

— Угу… — только и могла произнести я.

Шон улыбнулся.

— Ты ведь не сердишься на меня? — спросил он.

Я отрицательно помотала головой и, вспомнив, что этого мало, произнесла: «Нет». Шон спрятал меч и поднялся с колен.

— А ты не потерял способности инкуба? — вспомнила я о животрепещущем вопросе.

— Нет, — улыбнулся Шон.

— А… Хорошо…

— Тебе надо подумать, — мягко подсказал дорогой названый братец.

— А что тут думать, — отмахнулась я, — Вику ты своим мечом помочь не можешь… Ландышам… Слушай, я же правильно поняла: отменить кару — значит, убить этим мечом, отпуская душу?

Шон пожал плечами.

— В большинстве случаев —