Дорен смотрел на Хальруна удивлено, и газетчик смилостивился. Он усмехнулся, показывая, что шутил.

– Вей Осгерт, уже поздно. Прошу вас, переходите к делу.

– К делу? Да, конечно, я увлекся...

Вот только Хальрун сам плохо понимал, что произошло. Противоречивое поведение Мализы сбило его с толку, а ее туманные угрозы и намек на участие гадалки усиливали неопределенность. Журналист пока не разобрался, была ли юная особа достаточно хитрой, чтобы умело посеять сомнения в его душе, или Мализа все же не имела прямого отношения к смерти Ракарда.

– Это сложно, – признался Хальрун. – Одно мне ясно... Вейя Кросгейс подтвердила, что вей Лаксель угрожал ей письмом вея Сагрейва.

Глаза Дорена на миг распахнулись, а потом сузились. Новость разочаровала детектива.

– Она призналась? Вы уверены?

– Полностью. Слушайте, как было дело.

Хальрун обладал прекрасной памятью и легко запоминал чужую речь, включая интонации и скрытые смыслы. Это была его профессиональная привычка. В блокнот вмещалось далеко не все, и не всегда было уместно делать записи. Мализа бы точно не оценила, вздумай газетчик шантажировать ее с пером в руке… Хальрун запрокинул голову, посмотрел на потолок, прикинул, с чего начать, а затем поведал о событиях вечера, ничего не утаивая и почти не приукрашивая. Газетчик припомнил и странное поведение вейи Кросгейс в ответ на невинную просьбу уделить ему несколько минут наедине и то, как хозяйка вечера потом сторонилась журналиста. Она отдала Хальруна на растерзание хищниками, словно ягненка. Последним газетчик пересказал детективу свой разговор с Мализой, подчеркнув ее покладистость перед лицом разоблачения.

– Было хорошей идеей припугнуть девушку, – закончил Хальрун, – но что теперь делать мне решительно не ясно. Ее роль в убийстве также туманна, как наш Роскбиль зимним утром... Кхм... Проклятая поэзия! Прицепилась же, как репей!

Дорен выслушал газетчика, ни разу не перебив, и долго потом ничего не говорил. Хальрун с сочувствием посмотрел на детектива.

– Вы расстроены? Мне казалось, вам нравилась вейя.

– Нет, – резко ответил полицейский. – Мои симпатии не имеют значения, вей Осгерт. Дело должно быть сделано.

– Позиция достойная уважения. А какое дело? Что мы будем делать?

Вопрос повис в воздухе, и стало слышно, как тикают часы, на которые Хальрун раньше не обращал внимания. Неприметные, но милые часики имели форму треугольника, в котором кто-то довольно умело нарисовал серого котенка. Вещица в скудную обстановку кабинета не вписывалась совершенно и с личностью детектива тоже не вязалась – не зря же Дорен повесил их в самом темном углу. Часы тикали, Хальрун думал. Детектив, похоже, тоже.

План напугать Мализу был прост и надежен. Вейя Кросгейс не могла знать, сохранились ли свидетельства против ее отца, и не снял ли Ракард копию с письма. Если вина за старым Роугстоном имелась, его дочь обязана была испугаться.

– Я попытаюсь встретиться с вейей еще раз. Она может проговориться.

Дорен покачал головой.

– Бессмысленно, вей Осгерт. От разговора не будет проку, если вы не сумеете провести его в присутствии свидетелей числом не менее двух.

– Это вряд ли, – признал Хальрун. – Но вейя уже планирует путешествие. У нас с вами, детектив, в запасе не более недели.

– Я помню. Это все усложняет.

На лбу Дорена появились морщинки, и в задумчивости детектив начал выстукивать медленную, печальную мелодию. Получалось у него довольно складно, но Хальрун все равно не узнал песню.

– Нужно спешить, – напомнил газетчик. – Если вейю Кросгейс вы трогать не хотите, есть еще госпожа Лалла. Получится припугнуть ее, как считаете?

Хальрун думал, что детектив снова откажется, но Дорен неожиданно кивнул.

– Пугать ее не нужно, вей Осгерт, однако мысль обратиться к госпоже Лалле верная, – произнес полицейский. – Если нам повезет, и вейя Кросгейс допустит ошибку...

– То что?

– Подождите, вей. Мне нужно подумать.

Пока Дорен размышлял, Хальрун считал минуты, покачивая в воздухе ногой. Идей у газетчика возникло множество, ведь он никогда не сдерживал фантазию. Воображение Хальруна расправило крылья и пустилось в полет, а Дорен хмурился и тер висок.

– По вашему лицу, детектив Лойверт, я вижу, что вы что-то придумали.

Вынырнув из размышлений, полицейский в упор посмотрел на газетчика.

– Что-то не так, детектив?

– Вы готовы и дальше помогать расследованию, вей Осгерт? – спросил Дорен.

– Да, – кивнул газетчик. – Полностью. Можете мной располагать.

– Очень хорошо. Тогда едем.

Дорен поднялся на ноги с видом человека, который твердо знает, что делает. Хальрун ощутил азарт и щекотку любопытства.

– Что вы придумали, детектив? – спросил он.

– Ничего, – спокойно ответил Дорен.

– То есть?

– Я ничего не придумал. Не будет никаких сложных планов. Действовать нужно наверняка, вей Осгерт, и следуя инструкциям. Только так получится осудить убийцу, а не… не с помощью этой затеи с шантажом.

Детектив запер кабинет и быстрым шагом направился вниз. Хальрун не отставал. Он решил не напоминать Дорену, кому принадлежала затея с шантажом.

– Что вы все-таки планируете? – спросил газетчик. – Я не понимаю.

Его собственные идеи разоблачения преступниц, как признавал сам Хальрун, выглядели не слишком осуществимыми. Полицейский же был реалистом, твердо стоящим на земле, и не стал бы сотрясать воздух напрасно.

– Мы поедем к дому гадалки, – сказал Дорен. – Подождите меня снаружи. Я возьму самоходный аппарат.

– Как скажите, детектив. Я теперь ни за что не уйду.

Дождь усилился, и под нависшими тучами улица выглядела особенно мрачной. Фонари разгоняли тьму лишь клочками, а их свет казался прорехами в ночи. Когда Дорен остался переговорить с дежурным, Хальрун вышел на крыльцо, где козырек над входом давал небольшую защиту от непогоды. Прохожих в пределах видимости почти не было, машин – тоже.

Газетчик поднял воротник, а затем сунул руки в карманы. Холода он не чувствовал, но ощущал в окружении нечто неуютное. Это нечто заставляло ежиться и вздрагивать, когда звуки города, совершенно незаметные в дневные часы, нарушали ровный гул дождя. Внезапно среди сочного шлепанья капель о брусчатку раздался резкий сигнал машины, и Хальрун не сразу понял, что приехали за ним. Потребовался еще один гудок, чтобы газетчик обернулся и увидел знакомый фиолетовый аппарат. Машина стояла около левого крыльца управления, где находились большие выездные ворота. Под третий гудок газетчик сбежал с крыльца, сетуя на Дорена, который прошел в гараж из здания,