– Садитесь, вей Осгерт, – прокричал Дорен, приоткрыв дверцу пассажирского места.

– Спасибо. Ну и непогода! Похоже, будет гроза.

Хальрун скользнул на сидение и небрежно стряхнул с плеч капли воды. Он покрыться ими, как трава росой, но плотная ткань удержала влагу снаружи.

– Хорошо, – заметил Дорен, напряженно всматриваясь вперед. – Наши шансы растут.

– Хорошо? – удивился Хальрун. – Что в хорошего в грозе?

– Больше вероятность, что вейя Кросгейс останется сегодня дома, – невпопад ответил полицейский.

Аппаратом он управлял крайне осторожно. Глядя на напряженное лицо детектива, Хальрун не стал приставать с вопросами, хотя они крутились у газетчика на кончике языка.

Машина тихонько переваливалась по ночным улицам, дождь барабанил по крыше, а где-то вдалеке раздался гром. Ночная поездка в компании молчаливого полицейского необъяснимым образом умиротворяла.

– Сверните там, – подсказал Хальрун. – Так будет ближе.

– Вы уверены? – удивился Дорен. – Вы же не из Центра, вей Осгерт.

Газетчик пожал плечами.

– Я быстро учусь находить дороги. Направо и смелей, детектив Лойверт!

– Как скажите. Доверюсь вам.

Больше Дорен ничего не сказал. Хальрун взглянул на полицейского, пытаясь угадать, что у того на уме.

– Чего вы хотите добиться от гадалки? – не выдержал журналист. – Время для визитов неподходящее.

– Я знаю, вей Осгерт. Мы не станем наносить визит.

– Тогда зачем мы едем?

– Вы еще не поняли? Мы встанем возле ее дома и останемся там до утра, на случай если вейя Кросгейс решит прийти.

– Что? – опешил Хальрун.

Дорен, казалось, слегка усмехнулся при виде разочарованного лица газетчика, но тот же эффект мог дать удачно упавший на полицейского отсвет молнии.

– Нельзя допустить, чтобы эти женщины договорились. Утром я вернусь в управление, где встречусь с детективом Тольмом. Если все пройдет так, как я предполагаю, я сумею убедить его, и мы обыщем дом госпожи Лаллы.

– Неужели? Детектив Тольм не показался мне человеком, которого легко убедить. Кто-то менее вежливый назвал бы его твердолобым быком.

Вот теперь Дорен точно улыбнулся. На его лице появилась кривоватая, нехарактерная для детектива усмешка.

– Вы правы, но детектив Тольм не любит шарлатанов и к госпоже Лалле расположен еще менее, чем к вам, вей.

Услышав это, Хальрун развеселился.

– Значит, и меня старший детектив записал в шарлатаны?

– Нет, вей Осгерт. Вы журналист. Это чуть лучше обманщика и мошенника, но хуже, например, букмекера.

Машина внезапно вильнула на мокрой дороге, а затем резко остановилась.

– Осторожнее! – запоздало крикнул Хальрун.

– Прошу прощения...

– С вами скучать не приходится, – пробормотал газетчик, пока Дорен осторожно выравнивал ставший поперек дороги аппарат.

– Я плохо управляю техникой, – неохотно признался детектив. – Я это знаю и вожу обычно осторожно. Заверю вас, я ни разу не попадал в аварию.

Хальрун успел прийти в себя. Вспышка страха, которую он пережил, была сильной, но скоротечной.

– Это обнадеживает, – сказал газетчик.

Начавшаяся было непринужденная беседа сама собой сошла на нет, и Хальрун начал смотреть в окно. Свет, зажженный в домах, казался уютным, а горящие уличные фонари, наоборот, будили в душе нечто тревожное. В такую ночь не хотелось находиться снаружи, но Дорен упрямо стискивал штурвал, и аппарат катился вперед. Ехать было недалеко, так что дополнительные угольные брикеты двигателю не понадобились. Хальрун сомневался, что их получилось бы бросить в топку под проливным дождем и при сильном ветре.

– Вон он, дом госпожи Лаллы! – сказал газетчик.

– Вижу, – кивнул детектив. – Не похоже, чтобы там кто-то бодрствовал.

Приближалась полночь. Гадалка говорила, что поздно отходит ко сну, но либо она предпочитала общаться с духами в темноте, либо легла сегодня раньше обычного. Из дома никто не вышел и не спросил, что тут забыл полицейский.

Ожидание тянулось медленно. Двигатель остыл, и в машине с каждым часом становилось все холоднее. Хальрун совершенно не рассчитывал на такое окончание литературного вечера. Его нарядный костюм плохо держал тепло, и тонкий плащ – тоже. Сидящий рядом Дорен и вовсе нахохлился, словно сова.

– Уверены, что ночное бдение необходимо? – спросил газетчик, когда прошла половина ночи. – Ничего не происходит.

Гроза стихла, фонари погасли, и в домах вокруг больше не светилось ни одно окошко. Хальрун не считал себя пугливым человеком. Он с радостью приветствовал любые авантюры и не чувствовал вины, когда приходилось слегка преступать закон, но это ночное приключение сильно отличалось от всего, чем газетчик занимался раньше. Было жутко тоскливо сидеть в крошечной машине посреди темноты.

– Нет, не уверен, – отозвался Дорен. – Будет жаль, если я ошибся, но работу нужно делать основательно… Даже если это вызывает неудобства.

Детектив посмотрел на Хальруна и вдруг добавил:

– Помнится, вы однажды подставили лицо под кулак ради публикации. Неужели провести ночь в машине много хуже?

– Я не жалею, что сейчас нахожусь с вами, – возразил газетчик. – И мне не жалко заменить сон слежкой за домом. У госпожи Лаллы красивый дом, в конце концов, на него приятно смотреть! Только будет ли польза?

- Не знаю. Я надеюсь.

Дорен зябко дернул плечами, устраиваясь удобнее. Хальрун вздохнул.

- Расскажите про госпожу Лаллу, детектив? Вы упоминали, что выяснили прошлое этой таинственной женщины.

- Нет в ее прошлом ничего таинственного, - ворчливо ответил полицейский. – Госпожа Лалла всего лишь была когда-то ярмарочной ясновидящей.

– Разочаровывает, хотя я не удивлен… А впрочем, нет... Странно, что я про нее не слышал. Я должен был бы знать…

- Она родом не из Бальтауфа, вей Осгерт. Госпожа Лалла жила работала на юге, где много курортных городков. Предполагаю, где-то там она и познакомилась с вейей Кросгейс.

– Тогда я понял… Неплохое продвижение. Это объясняет вульгарные манеры гадалки.

Остаток ночи прошел в болтовне ни о чем… То есть болтал, конечно, Хальрун, которого раздражало молчание, а Дорен отделывался короткими фразами. Журналист еще раз рассказал о вечере у Мализы, перемыл косточки всем присутствовавшим там гостям, прошелся по своей газете и только после этого сумел разговорить Дорена. В порыве откровенности детектив поведал о буднях полицейского управления. Хальрун быстро признал, что не хотел бы так работать и мысленно пообещал не жаловаться больше на капризы редактора...

Наконец начало светать. Небо стало серым, и город окрасился