— А княжеское войско можно разделить — одна часть, причем большая, осадит саму Казань и запершегося в ней Тохтамыша. Вторая же пойдет ниже по течению Волги, на Булгар… А коли Тохтамыш успеет отступить на полудень, к Булгару, то осаждать Казань могу остаться и я. Правда, силенок наверняка не хватит… А потому я прямо сейчас зову вас с собой в поход. Ведь добычи много будет, на всех хватит — и не важно, придется ли нам осаждать Булгар или Казань! Ну, что скажете, князья?

— С тобой пойду, Федор Иоаннович!

Князь Пронский горячо — и ожидаемо поддержал мое предложение. А вот Олег Иоаннович немного помолчал прежде, чем ответить, после чего с усмешкой потянулся к котлу:

— Ты вначале с Димитрием Иоанновичем потолкуй — а уж когда великий князь примет решение, то пусть в поход и зовет.

Я понятливо кивнул, расценив ответ своего «деда» как твердое «согласен». Да и Даниил Пронский вон как весь посветлел с лица…

— Забыл спросить — что там с хлебными обозами?

— В Пронске стоят, отмашки ждут. Сейчас же гонцов и пошлем, чтобы в Елец скорее двинулись…

— Спаси вас Бог, други!

Глава 14

Грудень 1381 года от Рождества Христова. Москва, великокняжеский терем.

Царевич Ак-Хозя ссутулился, съежился, словно стараясь быть незаметным. Но все одно взгляды великого князя Владимирского, хозяина Москвы, ровно, как и его «Храброго» брата, как и великой княгини порой останавливаются на нем, волнуя итак едва ли не трясущегося царевича! Впрочем, в этих взглядах нет ненависти или ярости, что даёт надежду на благополучный исход. И порой даже сам Ак-Хозя позволяет себе поднять голову и тайком взглянуть на Дмитрия Иоанновича и его супругу!

Лишь только на Владимира Андреевича, чьи глаза буквально заполыхали воинственным пламенем, Ак-Хозя старается не смотреть… Уж больно близка его правая рука к рукояти клинка — а ну как в порыве чувств захочет опробовать его остроту на булгарине⁈

Что же мог бы сказать царевич о великокняжеской чете? Пожалуй, только то, что в его понимание именно так и должны выглядеть князь и княгиня… Дмитрий Иоаннович статен, широкоплеч, а руки его крепки и весьма развиты упражнениями с тяжелым клинком и иным оружием. Чуть выпирающий живот не портит общего впечатление сильного, даже могучего мужа, скорее уж добавляет ему некой солидности — ровно как и густая, окладистая чёрная борода. А вот от пронзительного, внимательного взгляда голубых очей князя становится как-то неуютно, страшновато… Вроде царевич и пленник, вроде Федор Елецкий и обещал ему жизнь. А все одно мучает Ак-Хозю потаенный страх: ну как великий князь, услышав наконец, что именно царевич привёл на Русь ханскую полутьму, выхватит меч из ножен, да одним ударом располовинит булгарина, от шеи и до пояса⁈

Этот урусский полумедведь сможет…

Потому все же чаще царевич жалобно, виновато посматривает на великую княгиню, словно прося её о защите. Ну, а что? У князей урусов жены имеют куда больше влияния и власти, чем женщины из ханских гаремов! Да и просто взглянуть на супругу Дмитрия Иоанновича приятно — не очень высокая, но женственно-ладная, пусть и без девичьего изящества… Так ведь сколько детей уж мужу принесла? Она и сейчас, как кажется, непраздна! Черты лица княгини правильные, морщин не видать — но на пленника Евдокия Дмитриевна посматривает отрешенно, прохладно. Можно подумать, что от излишней гордости… Но даже Ак-Хозя слышал, что великая княгиня любима своим народом. Ещё будучи совсем юной девушкой, она как могла помогала жителям Москвы после большого пожара. Раздавала голодным еду, творила милостыню на строительство новых домов взамен сгоревших, подбирала детей, оставшихся без родителей… И даже продала свои украшения, лишь бы помочь погорельцам!

Нет, эта женщина милостива. Она может заступиться, потушить гнев великого князя, коли сейчас разжалобить её грустными, повинными взглядами! Вот и кидает их украдкой Ак-Хозя на княгиню в надежде, что Евдокия Дмитриевна заступиться в случае чего, защитит…

А между тем, лик великого князя действительно темнеет с каждым словом Феодора Елецкого — и взгляд его наливается гневом! Наконец, в очередной раз возвысив голос, Дмитрий Иоаннович обратился напрямую к царевичу — а знакомый толмач перевёл его вопрос:

— Правда ли, что хан Тохтамыш готовит поход следующим летом на Русь, надеясь ударить изгоном?

Заколебался от неожиданности Ак-Хозя, едва не сказав «я не знаю» — или и вовсе «нет»! Но поймал он короткий, обжигающий взгляд Елецкого князя, острый как бритва, вспомнил про расправу за «ложь»… И поспешно ответил — не особо впрочем, кривя сердцем:

— Доподлинно я знаю, великий князь, что хан Тохтамыш не простил тебе отказа платить дань. И что упрямство твоё обернётся бранью с Ордой… Ударит ли хан внезапно, изгоном, или же будет собирать войско со всей своей земли — то мне неведомо. Знаю лишь, что темник Мамай в своём последнем походе желал обрушится на твою землю изгоном, надеясь разорить её прежде, чем князья соберут войско…

Дмитрий Иоаннович перевел свой взгляд с царевича на Фёдора Елецкого, после чего строго вопросил:

— Полоненный царевич не подтверждает твоих слов, Федор Иоаннович. И с казачьих земель не пришло подтверждения тому, о чем говорил ты с Яковом Ерофеевым… Никто не слышал, чтобы казаков собирали следующим летом в Булгаре!

Ак-Хозя, впрочем, не понял вопроса Дмитрия Иоанновича — как и ответа своего пленителя:

— Может, хан и передумал собирать казаков, боясь, что наши братья по вере и крови выдадут его замысел. Может, он и мурз своих, и эмиров соберёт под предлогом праздненств и совместных охот, не оглашая своей истинной цели… Но брани быть — царевич сказал о главном. Или ты вновь платишь выход Орде, княже — или же готовься вновь биться с ворогом, защищая Русь!

Дмитрий Иоаннович нахмурил брови, а взгляд его, обращенный на Фёдора Елецкого, потяжелел. С каких это пор мелкий удельный князек указывает, что делать Ему, Великому князю Владимирскому и Московскому⁈ Однако Федор вовсе не смутился — а лишь устало выдохнул: