— Пока нет.

— Что нового?

— Канонерки готовы к выходу.

— Отлично! Но лучше все-таки дождаться возвращения «Бульдога».

— Укрепления вчерне почти отстроены. Можно устанавливать пушки. Собственно, первые, снятые с верхней палубы «Константина», уже на месте.

— А с «Иезекииля»?

— Людей не хватает, ваше высочество.

— Черт… Снимите, что ли, с гребных канонерок.

— Помилуйте, Константин Николаевич. Уже-с!

— И что, никого не осталось?

— Судите сами. Самых толковых перекинули на «Чародейку». Кого поплоше на «константиновки», компенсировать потери после боя с «Дюком Веллингтоном». Остались, можно сказать, одни гребцы. Камни ворочать, землю носить, в крайнем случае топором махать еще могут, но к пушкам надобны люди более или менее развитые. Акулов просил дать из числа морской пехоты…

С одной стороны, отличившийся в перестрелке с британцами мичман был прав. Добрая половина бывших абордажников еще недавно числились вторыми и третьими номерами в артиллерийских расчетах и, по крайней мере, знают, что делать с пушками. С другой, все они скоро понадобятся мне на островах…

— Передай Акулову, пусть учит тех, кто есть. Справится, станет лейтенантом.

— Так вы его и так произвели…

— Что, правда?

— Вчера, после седьмого по счету тоста «за дружбу народов», если не ошибаюсь.

— Вот, черт, — поморщился, восстановив в памяти обстоятельства.

Строго говоря, это косяк. Очередные чины господам-офицерам жалует непосредственно государь-император. Исключения, конечно, случаются, тем более что такое право есть у главнокомандующих. Но им стараются не злоупотреблять. Ибо чревато. С другой стороны, парень и впрямь отличился, так что Николай Павлович в претензии не будет. Ну по крайней мере мне так кажется…

— Семь бед — один ответ! Управимся с Бомарзундом, никто и не вякнет. Что там еще?

— Орудия с «Валчера»…

— А что с ними?

— Проведя тщательный осмотр, артиллеристы пришли к выводу, что после испытаний они могут быть вполне пригодны.

Что же, пушек там всего шесть, но все крупного калибра, которых у нас вечный дефицит. Станки по большей части сильно обгорели и нуждаются в замене или, по крайней мере, ремонте, но это не такая уж проблема. Справимся.

— Кроме того, местные купцы собрались и на свой счет занялись подъемом орудий и снарядов с «Одина». Только что доложили, за утро им удалось поднять первые орудия, включая одну бомбическую десятидюймовку, две 32-х и одну 68-фунтовую пушки.

— Отлично! — обрадовался я, заметив вестового, принесшего мне, наконец, кофе.

Пахло от него просто одуряюще, и я с удовольствием отхлебнул из маленькой чашечки ароматный напиток. Внутри сразу стало легче, в голове немного прояснело.

— Есть еще что важное?

— Нет. Хотя одна местная дама желает подать вам прошение.

— Прям дама?

— Какой город, такие и дамы, — усмехнулся правильно понявший меня адъютант. — Она и сейчас ждет.

— Ну, раз так, пусть войдет.

Надо сказать, что Лисянский напрасно иронизировал на счет посетительницы. Понятно, что для него «дама» — это женщина, безусловно принадлежащая к высшему свету, а наша просительница явно относилась к мещанам. Но при этом она была недурно сложена и обладала приятными, хотя и простоватыми чертами лица. Впрочем, благородные профили у финнов встречаются не слишком часто.

— Прошу вас, — замялся я, тщетно пытаясь вспомнить, как обращаться к представительницам прекрасного пола по-фински. — Мадам…

— Мисс Энни Элизабет Оуэн, — представилась она на безупречном английском языке, присовокупив к нему довольно изящный для простолюдинки книксен.

— Так вы англичанка… Что ж, давайте пообщаемся на языке Шекспира. Какое у вас ко мне дело, сударыня?

Барышня тут же сунула руку в белой перчатке в светлый замшевый ридикюль и я, по правде сказать, немного струхнул. А что если это террористка? Вообще-то на Руси-матушке такое явление пока не распространено. Но вот в безбожной Европе уже постреливают. Однако вместо револьвера она достала немного помятый конверт и, сделав еще один книксен, протянула его мне.

— Мадемуазель, — поморщился я от перспективы разбирать чужие каракули. — Не могли бы вы вкратце объяснить, какое несчастье привело вас ко мне?

— Мой жених уже который месяц в тюрьме, милорд, — глаза просительницы подозрительно заблестели. — Я чужая в этой стране и мне некого просить о помощи. Все, что мне остается, это уповать на ваше великодушие…

— Полно, сударыня, кажется, дело немного прояснилось. Насколько я понимаю, он ваш соотечественник? Было бы крайне любопытно узнать, что именно он натворил….

— Ничего, клянусь всем святым, что у меня есть! Единственное, в чем он виновен, так это в том, что имел несчастье родиться подданным Британской королевы! И, ваше высочество, Вильям — шотландец из древнего дворянского рода.

«Знаем мы таких „благородных“. Шпионил небось?» — мелькнуло в моей голове.

— Нет! — с негодованием воскликнула дама, каким-то образом понявшая мои мысли. — Он просто инженер! Работал на здешних верфях…

— Вот оно что. А у вашего Вильяма есть фамилия?

— Крейтон. Вильям Крейтон, эсквайр.

— Что? — удивился я, и в голове как молоточками застучало. «Або. Крейтон». Это же предприятие, которое в числе прочего строило миноносцы типа «Циклон»…

— Где, говорите, ваш избранник?

— В Петербурге. Ходят слухи, что он томится в какой-то страшной Петропавловской крепости. Узнав об этом, я хотела немедленно выехать туда и броситься к ногам его величества, но дела не позволили моему отцу покинуть Або. Теперь же…

— Что-то еще произошло?

— После недавних событий подданные королевы Виктории не могут чувствовать себя в безопасности на местных дорогах!

— Увы, сударыня, не могу судить финнов за это…

Говоря по чести, историю Вильяма Крейтона я почти не знал. Но судя по одноименному заводу, арест не помешал дальнейшей карьере предприимчивого шотландца. То есть, он не просто не затаил обиду, но более того, оказался весьма полезен для России и ее флота. Таких людей нужно беречь!

— Вот что, мисс Энни. Я немедленно напишу письмо графу Орлову и попробую уладить случившееся недоразумение.

— Вы так великодушны, ваше высочество! Не знаю даже, как вас благодарить.

— Нет ничего проще. Пригласите меня на свадьбу!

Забегая вперед, могу сказать, что будущая миссис Крейтон слегка сгустила краски. Вильяма и впрямь арестовали, но держали не в крепости, а под домашним арестом. Потом за него вступились дальний родственник действительный статский советник Василий Петрович Крейтон, служивший при медицинском совете Министерства Внутренних Дел, а также директор Ижорских заводов Инженер-генерал Вильсон, взявший молодого человека