— Что ж, за отсутствием гербовой будем писать и на простой!

Приняв на себя командование, Шестаков первым делом ознакомился с окрестностями и пришел к выводу, что городничий был прав. При наличии артиллерии и хотя бы роты стрелков город можно было не только оборонить, но и нанести неприятелю значительный ущерб. Нужно было лишь как следует подготовиться.

Для начала немного облегчили трюмы «Гертруды», выгрузив на берег шесть чугунных британских средних 12-фунтовок, две длинные 18-фунтовые гаубицы (каждая по двести пудов вместе с лафетом и передком) и четыре 10-дюймовые мортиры с соответствующим количеством пороха, ядер и бомб к ним. Остальные трофеи пришлось оставить на транспорте, поскольку к ним не хватало обслуги.

Затем парусник отвели как можно дальше от города и поставили на якорь. Туда же после недолгого раздумья отправили и «Аляску», оставив на ней для присмотра несколько матросов из числа американцев.

Переведенные на берег экипажи обоих судов с энтузиазмом принялись за возведение и маскировку береговых батарей. Особую надежду Шестаков возлагал на мортиры. Спрятанные за невысоким косогором они должны были держать под прицелом фарватер и в случае появления врага вести по нему навесной огонь, оставаясь при этом невидимыми. Хотя и остальные орудия, особенно 18-фунтовые, с дистанции в сотню саженей способны были нанести огромный урон вражескому кораблю.

Местные жители, как могли, поддерживали своих защитников. Помогали строить укрепления, предоставили свои жилища для постоя. Женщины готовили для них пищу и обстирывали. Не обходилось и без эксцессов, тем более что нанятые в Америке матросы хоть и не говорили по-русски, зато изрядно соскучились по женской ласке. Однако после нескольких разбитых физиономий и переломанных ребер осознали риски и старались держать себя в рамках.

Впрочем, далеко не все обыватели проявили патриотизм. Уже на следующий день члены Кольской ратуши обратились к новому начальнику гарнизона с нижайшей просьбой освободить их от службы и разрешить покинуть город. А для того, чтобы ему лучше думалось, собрали полторы тысячи рублей ассигнациями. К которым добавили большой мешок с драгоценной пушниной и ларец речного жемчуга.

Кончилось это все, разумеется, помещением в тюрьму, где все еще томился сидящий под арестом Жалобнев, про которого Шестаков за всеми этими хлопотами едва не забыл.

Злодеем оказался низкорослый коренастый мужичок в стареньком мундире без погон и с мелкими и невыразительными чертами лица. Судя по многочисленным синякам и ссадинам, арестовать его оказалось не таким уж простым делом. Вероятно, поэтому узника держали в кандалах.

— Как зовут? — сурово посмотрел на арестанта капитан второго ранга.

— Мартыном крестили, — угрюмо отозвался тот.

— Как же ты, каналья, решился нарушить присягу и поднять руку на офицера?

— Водка, проклятущая, довела, ваше высокоблагородие.

— А ты значит, вроде, как и ни при чем?

— Отчего ж. Виноват. Только почто капитан мне зуб выбил? Они у меня, чай, не казенные и без того в большой недостаче.

— Выходит, за зуб на смерть пойдешь?

— Как это? — изумился солдат.

— А ты располагал, что тебя медалью «За усердие» наградят?

— Нет, конечно. Просто и в колодниках люди живут.

— Вот уж не знаю. Время военное, покушение на жизнь офицера. Тут либо расстрел, либо шпицрутенов до полного изумления. Да не здесь, где тебя всякая собака знает, а в Архангельске.

— Ваше высокоблагородие, — взмолился никак не ожидавший подобной перспективы арестант. — Помилосердствуйте! Ить сейчас война, глядишь, и я на что сгожусь? Отслужу, ей-ей отслужу!

— Нет, братец. Ты без всякой войны своего зарезать хотел. Где уже тебе оружие доверить…

К слову сказать, Жалобнев оказался не единственным арестантом, изъявившим желание драться с интервентами. Все колодники, а также ссыльные, как один пожелали записаться в ополчение. И забегая вперед, должен сказать, что многие из них отличились.

Англичане появились примерно через две недели. Большой, в полторы тысячи тонн водоизмещением винтовой шлюп «Миранда» осторожно двигался по руслу реки, пустив вперед два бота для промеривания фарватера. Пройдя перед самым городом широкую каменистую отмель слева по борту, он встал на якорь в пятистах ярдах от города Колы, стоящей на мысу у слияния двух рек, командовавший британцами капитан Эдмунд Лайонс приказал дать для привлечения внимания холостой выстрел и, подняв белый флаг, послал шлюпку с парламентерами.

На встречу с ними вышли переодетый ради такого случая в старый мундир без эполетов Шестаков и городничий Шишелов. Британских переговорщиков тоже оказалось двое. Щеголеватого вида лейтенант Кренстон и переводчик — совершенно статского вида господин с аккуратно постриженной рыжей бородкой, неожиданно хорошо говоривший по-русски.

— Добренького денечка вам, господа, — неприятно вкрадчивым голосом поприветствовал он встретивших их военных.

— И вам не хворать, — остался бесстрастным Иван Алексеевич. — С чем пожаловали? Сами торгуете, али покупаете?

— Капитан корабля его величества Эдмунд Мобри Лайонс уполномочил нас сообщить, что поскольку Великобритания и Российская империя находятся в состоянии войны, он пришел, чтобы конфисковать все военные или казенные припасы. И если вы, господа, добровольно их выдадите, а также сдадите все оружие и выплатите контрибуцию, он по известному всему миру британскому человеколюбию и великодушию не станет разорять город Колу и чинить какие-либо притеснения его жителям.

— Про милосердие офицеров ее величества королевы Виктории мы премного наслышаны, — усмехнулся Шестаков. — Да только Кола — город мирный. Воинского гарнизона и боевых средств не имеет, а потому выдать ничего не может. Так что, господа английские моряки, только зря время потеряли, добираясь до наших мест.

Выслушав его ответ, переводчик о чем-то пошушукался с лейтенантом, и снова заговорил, но теперь уже совсем другим тоном.

— Если вы будете столь безрассудны, что решите воспротивиться Британскому флоту, мы будем вынуждены стереть ваш городок с лица земли!

— Шли бы вы, господа хорошие, подобру-поздорову! — посоветовал парламентерам помалкивавший до сих пор городничий. — Как вам уже сказано, мы люди мирные! И если кто к нам с добром, того мы приветим с любовью да лаской. Ну а если со злом, так уж не обессудьте!

— У вас есть час на размышления! И помните, вся кровь, что прольется после истечения времени, ляжет на вас.

— Ничто, отмолим!

Судя по всему, капитан Лайонс решил, что проявил достаточно милосердия к упрямым русским варварам и терять еще один час нет ни малейшего резона. А потому, как только шлюпка с парламентерами подошла к его борту, распорядился открыть огонь.

Первые выстрелы, как это обычно