сейчас тебя и спасает, что я терплю твои выходки.

— Я… я… не могу. Простите, — лепетала я в ответ.

— Сможешь! Вася, тащи коньяк. Гриш, подвинься.

Семен Петрович сел с нами на кровать, Вася принес коньяк, и мы втроем выпили.

— Теперь дело полегче пойдет. Сейчас тебя стыд-то маленечко отпустит, и дальше снимать начнем, — успокаивал он меня, — это сложный процесс — правильный свет, хороший ракурс, каждое ваше с Гришей движение — все важно, ничего упустить нельзя. Чтобы создать качественную сцену в кино, требуется не десять минут, Фенечка! Понимаю, немногим это нравится, но контракт есть контракт. И если героиня должна заниматься сексом в кадре — значит, должна выкладываться по полной.

На этих словах я поняла, что все разговоры про «издержки профессии» — это именно об этом. Мне стало грустно и захотелось вернуться в свой отдел в банке.

— По местам, снимаем! — закричал Семен Петрович, я вздрогнула и полезла в кровать, Гриша, уже по-свойски, залез на меня сверху.

— Сцена восемнадцаь, кадр третий, дубль второй, — отчеканила девушка и ударила хлопушкой.

«Барин» опять стал неистово меня пользовать, я безвольно лежала.

— Хорошо, Феврония, дорогая ты моя! — хвалил меня режиссер.

Волосы мои разметались по подушке, а из глаз лились слезы.

— Вот-вот… гениально, Фенечка, но много не плачь, заканчивай, переходи в злое состояние… Гриша, ты тоже… только ты не в злое состояние, а просто заканчивай. Пошел на кульминацию! Пошел, я сказал! — орал во всю глотку режиссер.

И Гриша «пошел». Я думала, что у меня сломается позвоночник. Но он выдержал, и даже шею почему-то не заклинило.

Григорий слез и подал опять мне халат. Я его поблагодарила и поспешила скрыться за ширмой. Там я дала волю слезам.

«Что будет, когда это увидит мама, а Федя… Вика… мои бывшие коллеги. Докатилась до полной порнухи, — горевала я, — сколько же всего произошло за какой-то месяц. И с Владом я, и с Радмилом, теперь вот с барином, фу… с Гришей». — Потом мне вспомнилось, что Семен еще что-то говорил про Матвея.

«Превратилась из приличной девушки в проститутку, прости господи!»

На мои рыдания примчался Семен.

— Потрясающе! Я же говорил, что ты настоящий бриллиант, талантище! Сыграла все с первого дубля, такого я и не припомню за всю свою кинематографическую деятельность. Только вот Гришка с оргазмом подкачал, надо переснять.

Я взвыла на весь павильон.

— Только конец, Фень, только последний маленький кусочек, прошу тебя… и личико у тебя сейчас такое измотанное, то, что нужно в кадре.

Я вскочила. От моего резкого движения халат распахнулся, от пота у меня отклеилась накладка на причинном месте, и Семен Петрович уставился прямо туда.

— Ну уж так не надо, Феврония, простите, забыл ваше отчество. Все-таки Владислав Николаевич может не одобрить…

Я запахнула халат обратно и в истерике рухнула на пол.

— Не желаете ли коньячку? — входя с бутылкой, спросил Григорий.

— Желаем, желаем. Как, Гришка, ты всегда вовремя.

— А что тут у вас?

— У нас истерика, как видишь.

При этом он ногой показал на мое лежащее на полу тело.

— Фень, не расстраивайся… хочешь, я расскажу, как у меня первый раз было?

— Наливай и рассказывай, — протянул стакан Семен Петрович.

В тот день мы больше ничего не снимали. Через час меня посадили на такси, и я, совершенно изможденная, уже за полночь прибыла домой.

На следующий день мы сняли мое лицо крупным планом, и мне не составило это никакого труда, я вжилась в «зерно роли» и всем сердцем в кадре желала отомстить барину Николаю. Семен Петрович был от меня в полном восторге. В конце мне еще и порядочно заплатили за два съемочных дня. Следующие съемки должны были проходить на натуре приблизительно через неделю, ассистент по актерам пообещала позвонить накануне и все объяснить. Я уточнила, настраиваться ли мне еще на интимные сцены?

Ассистент по актерам с красивым именем Афина улыбнулась в ответ на мой вопрос и ответила:

— На это всегда надо настраиваться, — и добавила: — На всякий случай.

Домой я вернулась поздно, но Радмил не спал. Он сидел в своем любимом кресле и читал. На коленях у него устроилась моя, точнее, уже наша, кошка.

— Добрый вечер, — сказал он мне как совершенно постороннему человеку. В его фразе был холодок отчуждения.

— Добрый!

Я присела рядом с ним на подлокотник и посмотрела, что он читает.

— «Ампутация и протезирование нижних конечностей», — прочитала я вслух, — автор Баумгартне. — Фамилия далась мне не с первого раза, но я все же ее осилила.

— Фень, ты есть будешь? — встав с кресла, при этом даже не поцеловав меня, спросил он.

Я решила избрать еврейскую манеру разговора и на вопрос ответить вопросом:

— Ты злишься на меня?

— Нет.

— Но я же чувствую, что злишься.

— Я не злюсь, я расстроен.

— Из-за Влада?

— Нет, из-за твоего телефона, — съязвил он. — Кстати, ты бы решила эту проблему, а-то и позвонить тебе нельзя… и этот, «твой жених», теперь мне названивает.

— Он что, звонил тебе? Зачем?

— Ну тебе же он позвонить не может! Звонил, просил тебе передать, чтобы ты завтра привезла ему шампунь, бритву и пену. Видите ли, он в больнице непотребно выглядит. Фон-барон! Побриться со сломанными ногами я еще понимаю, как возможно, а вот как он собрался голову мыть — загадка… Я так понимаю, он рассчитывает, что завтра ты ему и помоешь!

— Радмил, это такая прямо сейчас неприкрытая у тебя ревность.

— А я и не скрываю, да! Да, я ревную! Я не хочу, чтобы моя любимая женщина мыла кому-то голову и вообще ездила в больницу к постороннему мужчине и распивала там с ним коньяк в нарушение всех правил медицинского учреждения.

— Два раза «фу»! И за ревность, и за твое занудство.

— А мне плевать на твое «фу»! Я сам тебе могу сказать уже раз десять то же самое «фу!».

— Интересно, на что же это? Впрочем, не трудись, мне неинтересно это слушать. Телефон я завтра куплю, Влад тебе больше звонить не будет.

«Вот и ссоры пошли… быстро он меня пытается приручить сидеть на его поводке», — подумала я, а вслух добавила:

— Может, мне уже пора съезжать?

— А тебе не терпится? Подожди, дай ему хоть из больницы выйти, или ты хочешь уже прямо в палату к нему переехать?

— На глупости твои не собираюсь отвечать. Пойдем лучше ужинать, — попыталась я сгладить конфликт.

— Так ты поедешь завтра? Что, у него никого, кроме тебя, нет? Почему он в тебя вцепился?

Я не успела ничего ответить, как у него