Шрифт:
Закладка:
Вечером у меня спектакль «10 дней, которые потрясли мир». Промаявшись в тревоге весь день, я наконец-то прибежала в театр прямиком в гримерный цех.
– Девочки, ничего страшного не произошло в театре? Мне приснился сон…
– Вчера на спектакле Лёню чуть не убило током…
– Где он? В больнице?
– Да вроде, говорят, дома…
Уже не слушая, как все это случилось, я ошалело, как безумная, бежала к выходу. До моего выхода на сцену оставалось 35–40 минут. На улице хватаю такси. Назвав Лёнин адрес, умоляю водителя стрелой лететь к дому, подождать у подъезда 3–4 минуты и также стремглав вернуться в театр. И меня совсем не заботило, что Лёня мог оказаться дома не один. Я ни о чем не думала: важно было увидеть его и успокоиться…
Только нажав кнопку звонка, вдруг перепугалась: а если не один дома?
Дверь открылась… В дверях – Лёнечка… живой! Нужно ли описывать его реакцию на мой неожиданный приход (точнее сказать, прибег), я не могла остановить слезы, которые потоком катились по щекам, скатываясь на его шею. Но мне нужно было бежать назад, я уже опаздывала в театр. Одна минута… всего одна минута лихорадочного «свидания».
– Роднулечка, какая же ты у меня все-таки сумасшедшая. Не плачь… Видишь, ничего страшного… вот только ладонь… Беги скорей, ты опоздаешь на спектакль.
Я люблю тебя…
В дверях крепко обнялись: «Родненькая, не волнуйся, все нормально, я очень тебя люблю!» – прошептал мне в ухо на прощанье Лёня, и через пять минут я, успокоенная и счастливая, уже была в театре – успела!
Позднее я узнала, как все произошло. В спектакле «Мать» была сцена, в которой актеры, раскачиваясь в темноте на подвешенных к тросу штанкетах (трубах) и подсвечивая свои лица, мощно пели: «Эх, дубинушка, ухнем!..» Гениальная сцена, пронизывающая до мурашек.
Штанкеты, трос и стаканы-подсветки – железные. Лёня стоял на железном штанкете, левой рукой держась за трос, правой держа стакан-подсветку. В том месте, где подсветка соединялась с электрическим проводом, была нарушена изоляция. И ток (свыше 220 V) пошел от правой руки через сердце в левую, потом по тросу к ногам и обратно через все тело наверх. То есть Лёню закоротило. Оторвать руку от троса он, как ни пытался, не мог. Спасла его актриса Лена Габец, стоящая рядом с ним. Поняв, в чем дело, она крикнула электрику, чтобы тот погасил свет, и выдернула у Лёни подсветку. Прервалась электрическая цепь, и он упал на пол, сжался в комок, потом в шоке вскочил и выбежал в кулису, оставив позади себя кровавую дорожку. Ладонь была сожжена почти до кости. Приехавшая скорая сделала ему электрокардиограмму и отвезла домой.
Потом я узнала, что если бы еще одну минуту Лёня находился под током, его сердце не выдержало бы.
А вот сон, рассказанный мне и нашим друзьям Лёней задолго до его болезни.
«Ночь. За мной гонятся люди, которые хотят меня убить. Я вбегаю в подъезд какого-то дома, несусь на последний этаж. Те уже близко. Понимая, что меня все равно убьют, я прыгаю вниз. И у самой земли думаю: “Все, мне конец!” – меня вдруг подхватывают чьи-то руки. Нюсенька, это были твои руки!» – заканчивал рассказывать свой сон Лёня.
Сны… Кто нам их посылает? Для чего? Жуткая странность, которая произошла у нас на даче летом 2003 года.
Весной я попросила местных рабочих заранее вырыть мне две ямы под яблони – метр на метр. Я была предупреждена, что нельзя тут же сажать саженцы, необходимо подождать 2–3 недели. С хлопотами забыла о них. Через месяц приехавшие к нам в гости друзья увидели ямы, которые вытянулись ровно на 1 метр, нехорошо пошутили: «Для кого вырыты две могилы?»
Вскоре ушли из жизни Лёня и муж Клавдии Николаевны Константин Дмитриевич.
Глава 7
Крещенское сбылось
19 мая 1972 года – конец платоническим взаимоотношениям. Мне всегда была противна роль любовницы, и я ею стала!
И все-таки – счастье! Крещенское – сбылось. 18 мая 1972 года у Лёни появились ключи от общежития на Красносельской, о чем он сообщил мне в театре. Завтра! 19 мая 1972 года. Удивительный солнечный день. Встретились недалеко от метро. Дорога кажется долгой. Идем, говорим о чем-то… Я ощущаю неловкость, вроде как меня ведут на заклание. И вот дом, дверь… ключ в замке… мы переступили порог…
Счастье абсолютно, когда люди – свободны. Мозг несвоевременно давил на душу: как теперь быть? Мы не свободны, что делать? Честнее – уйти из семей. Но легко сказать, а сделать – причинить боль близким людям, а в Лёнином случае было еще сложнее: она по некоторым причинам могла потерять работу. И Лёня всегда будет иметь это в виду, а я, несмотря ни на что, буду ценить в нем это качество – чувство долга, чувство ответственности за своих близких. И потом, он еще плохо меня знал, не совсем понимал: я в общем-то для всех была закрыта, себя – настоящую – я запрятала очень глубоко, и только с очень близкими людьми я становилась сама собой, и только они знали все про мою, мягко скажем, непростую жизнь, про мои радости, а главное – про мои душевные страдания. Думаю, на этом этапе Лёня не совсем доверял мне, то есть не готов был доверить мне свою жизнь. Позже я от него узнала, что и его друзья хором отговаривали от серьезных со мной отношений, говоря что-то про сухари: то ли он будет сидеть со мной на сухарях, то ли они будут ему их таскать… Такое, значит, я производила на людей впечатление: улыбающийся, легкий человек – человек несерьезный. А когда мы стали жить вместе как законные муж и жена, я его пытала: «Ведь ты тогда совсем не думал о нас с тобой в браке?» На что Лёня возражал, говорил, что думал серьезно, чему я не верила и начинала объяснять почему, объяснять возможные внутренние его аргументы «против» на тот момент. Ему интересно было меня выслушать, но под конец он все-таки настаивал на своем: думал серьезно. Усмехаясь, я переводила разговор на другую тему.
А сейчас на дворе 19 мая 1972 года с обалдевшим от счастья солнцем, и мы, полупьяные, полудохлые и с уже тревожными мыслями: что же дальше? – кроссворд. Как определятся наши взаимоотношения? У меня в ушах шепот Лёни: «Я хочу, чтобы ты стала моей женой».
