Шрифт:
Закладка:
— Не знаю, — медленно сказала я. — Не знаю. Но согласись, что совпадение уж слишком жесткое.
— Подожди. Но там дело раскрыто.
— Как? — Такого я не ожидала. — Как — раскрыто?
— Вот так. Ко мне милицейская следовательница заходила, рассказывала, что они ее одноклассника закрыли, паренька из трудной семьи.
— Леша! Как они могли одноклассника закрыть? Ты же сказал, что девочке тринадцать лет? У нас уголовная ответственность с четырнадцати только наступает.
— А парень — второгодник. Я же сказал, из трудной семьи. Ему пятнадцать уже исполнилось.
— Хорошо. А доказательства? Ты же сам сказал, что девочка показаний не давала. Какие доказательства?
— Какие? Там в квартире полно его пальцев. И у него DVD-плеер изъяли. Тот самый.
— Не может быть! И он что, признал?
— Да я подробностей не знаю. Ну, подожди до понедельника, запроси дело.
— Ну разумеется. Но ты, Горчаков!..
— А что я?
— Почему ты мне не сказал про этот случай?
— А с чего бы я должен был тебе про него говорить? Когда твои эпизоды совершались, этот парень уже сидел. И до сих пор, насколько я знаю, сидит.
— Да просто все чертовски похоже. Там взлом был?
— Нет, конечно. Одноклассник же. Она его сама впустила, наверняка.
— Так, может, и пальцы его в квартире по этой причине? Одноклассник, ходил в гости…
— Маша, парень живет в подвале, родители пьющие. А девочка богатенькая, папаша — вообще конкретный господин, квартира ломится от шмоток.
— Квартира ломится от шмоток? А взял одноклассник только плеер?
— Ну знаешь, я его не закрывал! Все претензии в милицию.
Я расстроилась. Почему-то не хотелось верить, что этот эпизод — не наш. Надо еще посмотреть, законно ли сидит парень, в конце концов, плеер ему могла дать сама девочка. Да мало ли что…
— А куда ты ездил? Где был эпизод? Адрес какой?
— На Хохрякова, — быстро ответил Лешка. — Но ты расслабься, это не твой случай. Уж поверь.
И все-таки, распрощавшись с ним, я подвинула к себе листок и упрямо вписала между Евгеньевской и Автогенной еще один адрес: Хохрякова. И случайно прочитала первые буквы названий улиц, где совершались нападения на девочек. Если абстрагироваться от последнего адреса — набережной Обводного канала (все, что было в субботу после визита в секс-шоп, я бы рассматривала отдельно), то эти буквы сплелись в довольно складное слово: МЕХАН. Я слышала, что так называют механиков в авиации.
Что мне там писали доктора про буквы на пальцах трупа? Значит, так: «М» или «П» на большом пальце. Если предположить что это все-таки «М»… Насчет буквы «Е» на указательном сомнений нет. «У» под вопросом на среднем вполне может оказаться буквой «Х», из двух вариантов — «Н» или «А» — на безымянном выбираем «А», на мизинце оставляем «Н». Снова придвинув телефон, я набрала Щеглова. Он ответил сразу и деловито.
— Юрочка, — начала я, — скажи, пожалуйста, у блондина на пальцах могло быть написано «МЕХАН»?
— Подожди, посмотрю, — ничуть не удивившись такому вопросу в субботнее утро, сказал Юра.
Послышался стук открываемого ящика, шелест бумаги.
— Ты на работе, что ли? — удивилась я.
— Ну да, — спокойно ответил Щеглов. — Все нормальные люди на работе. Так… Что мы там тебе писали? Знаешь, да. Эти буквы вполне укладываются в то, что я вижу на увеличенных снимках. Механик, что ли? В авиации служил?
Сердце у меня заколотилось с бешеной скоростью. Неужели… Неужели это то самое послание, о котором говорил Катушкин? И на пальцах МЕХАН, и первые буквы улиц, куда он приходил совершать преступления, складываются в то же слово… Но кроме авиационного механика это слово напоминало мне еще о чем-то. У меня с ним была связана какая-то ассоциация, давняя ассоциация, но я, хоть убей, не могла ее вспомнить.
Ее вспомнил Синцов, когда я рассказала ему об этом.
Глава 13
Наш великий сыщик с большим удовольствием совместил приятное с полезным: а именно — оперативное совещание в субботу утром с потреблением блинов с вареньем. Он примчался сразу, как только я ему позвонила, так что пробудившийся муж выполз в халате в ванную и по дороге обнаружил на кухне постороннего мужчину.
— О! — только и сказал он.
Синцов привстал и поклонился с набитым ртом. Прожевал и выговорил:
— Ой, Саня! А я думал, тебя дома нету…
Мы смеяться стали все разом.
— Андрюша, ты ведь выдающийся опер! — отсмеявшись, сказала я. — Что ж ты в бытовом смысле такой неуклюжий? Ведь можешь нарваться… А если бы у меня муж был ревнивый?
Синцов покраснел, но упрямо заявил:
— Не нарвался же! Кому в голову придет тебя ревновать?
— Спасибо! — обиделась я. — А мне казалось…
Оба, и муж, и Андрей, стали дружно меня успокаивать, путаясь в показаниях. Мол, конечно, отчего же не поревновать, но не к Синцову же, то есть можно и к нему, но не сейчас… Запутавшись окончательно, они выдохлись. Потянулась пауза, во время которой Синцов с перепугу проглотил все оставшиеся блины, пришлось срочно печь еще порцию.
За семейным, практически, завтраком я поведала о своих изысканиях. Синцов не поверил. Пришлось предъявить ему список улиц в столбик, и он самолично прочитал буквы снизу вверх несколько раз.
— А Обводный-то куда девать? — спросил он, перепроверив, умею ли я буквы складывать.
— Обводный давай оставим пока. У меня такое впечатление, что это не он. Равно как и вчера не он возвращался на старые места происшествий. Уж в этом-то ты не сомневаешься?
— Интересно, а кто же?
— Не знаю. Допускаю, что какой-то близкий к нему человек. Андрюша, не спрашивай, я пока еще и сама не могу сформулировать, что к чему.
— Да? А может, нам ждать еще эпизода на улице на букву «В»? Вдруг он Механов какой-нибудь…
— Или, еще круче, Механовский, — философски заметил мой муж, под шумок выскребывая сметану из горшочка. — Так что ждите еще эпизодов пять. А потом он пойдет акростих писать на свое имя и отчество.
— Может, еще и адресок напишет? — грустно усмехнулся Синцов.
— А слово «Механ», Андрюша, ни о чем тебе не говорит?
— Ну, говорит. Механик, значит.
— Нет, это понятно. А еще? — я прищелкнула пальцами. —
