слишком много дел. Я забегала на минуту, закидывала в холодильник продукты, а грязное белье — в стиральную машину, обменивалась с мамой незначащими замечаниями, даже не прислушиваясь, что она мне там говорила по поводу пенсионной реформы, целовала в щеку и уносилась. А теперь мне часто снится мама, к которой я тороплюсь, чтобы побыть с ней, прихожу и говорю: «Я надолго». Но ей это уже не надо. Мне надо, но я опоздала.

А сейчас меня одолевают невеселые мысли про то, что с сыном у меня будет примерно то же самое. Был период, когда я была ему нужна, но у меня было слишком много дел. А теперь он привык к тому, что я все время занята. Теперь я в нем нуждаюсь, хочу касаться его, все время выражать ему свою любовь, не просто иметь свои чувства при себе, а сообщать ему про них всеми доступными средствами. Только ему это уже не надо, и это заставляет меня страдать. Сашка подсмеивается надо мной — мол, бэбичка с волосатыми ногами уже вышел из того возраста, когда нужно было поправлять ему одеяльце. Но душа моя болит не только из-за того, что ему уже не нужно поправлять одеяльце (хоть я это и делаю тайком, заглядывая в комнату, где мое натусившее чадо самозабвенно дрыхнет, раскидав по кровати длинные конечности, и, как щенок, во сне подрагивает лапами, — но, безусловно, если он спит один, без подруги); боль моя в том, что ему не нужны и мои мудрые мысли о жизни. Не хочет он впитывать мой бесценный опыт, поступать так, как я от души ему советую. И мне не уберечь его от ошибок, он набьет те же шишки, что и я в свое время, но будет поступать по-своему, а не по-моему. На все мои призывы ответ один: «Ну ма!»

Это вообще самое употребительное его выражение. С разнообразными интонациями и многочисленными смыслами. Как у Эллочки-людоедки, эти два междометия — на все случаи жизни. Например: «Цыпа, когда учиться будем?» — «Ну ма!» Или: «Поросеночек, сходи за хлебом». — «Ну ма!». Еще: «Мой котеночек, как я по тебе соскучилась!» — «Ну ма!». И так до бесконечности.

За окном было совсем уже светло, как днем. И пора уже было вставать, готовить завтрак, чтобы хоть так обозначить свое присутствие в жизни мужа. А то в последнее время я совсем оборзела, он у меня и готовит, и убирает, хотя работает не меньше. Тихо поднявшись, я отправилась на кухню и героически сделала блины. Сложила их стопочкой, поставила на стол варенье и сметану, заварила свежий чай.

Сашка все еще спал, а завтракать без него не хотелось. Я вытащила из сумки листочек со своими набросками по делам Скромника, сдвинула в сторону тарелку с блинами и стала чирикать на бумажке. В столбик у меня были выписаны адреса мест происшествий и время совершения преступлений: Майков переулок — 14 мая, понедельник, 15 часов. Улица Евгеньевская — 18 мая, пятница, 14.30; теперь уже два эпизода: я дописала в графу «дата» вчерашний день. Улица Автогенная — 13 июня, среда, 17 часов. Переулок Нестерова — 22 июня, пятница, двенадцать дня. Сюда тоже добавим еще одну дату, вчерашнюю. Обводный канал — 29 июня, еще одна пятница, полседьмого вечера. Почему все-таки столь большой перерыв после второго эпизода?

С трудом дождавшись пристойного времени, когда уже можно побеспокоить друга и коллегу телефонным звонком в выходной, я набрала номер Горчакова. Он был дома и собирался штробить стены по заданию жены.

— Скажи мне, Леша, — задала я ему вопрос после необходимых вступлений, — с чего это ты вдруг собрался маньякам головы отрезать и пытать их паяльником? Как тебе это на ум пришло?

— В каком смысле? — растерялся друг и коллега. — Надеюсь, ты меня не подозреваешь? У меня алиби на вечер той пятницы.

— Фигня у тебя, а не алиби. Жена твоя что хочешь подтвердит; небось вместе голову пилили злодею?

— Дурацкие шутки, — нервно отозвался Горчаков. — А что вдруг тебя пробило?

— Это не меня, а тебя пробило, друг мой ситный. Не будь у тебя хоть и бледного, но все же алиби, я бы тебя в камеру-то запихала. Признавайся, пока не поздно, почему именно так: пытать паяльником и голову отрезать? Ты сам придумал? Или кто-то подсказал?

— В каком смысле? — Лешка заволновался еще больше. — Маша, я не понимаю!

— Спокойно, Горчаков! Просто таких совпадений не бывает. Ты мне рассказываешь о своих тайных желаниях относительно маньяков, и тут же находят труп именно с такими повреждениями. Ну, и что я должна думать?

— А что ты должна думать? Что твой друг и коллега тут абсолютно ни при чем.

— Господи. Да не подозреваю я тебя. — Я фыркнула. Горчаков, дурачок, всерьез решил, что он у меня под колпаком. — Скажи только, кто тебя надоумил. Даю вводную: эти мысли появились у тебя после дежурства, так?

— Да откуда я знаю!

— Леша, напрягись! Ты дежурил. Выезжал на сто тридцать первую… Кстати, почему ее нет у нас в производстве? Куда ты ее дел?

— Куда дел, куда дел… Когда это было-то?

— Сейчас скажу. Ты дежурил тридцать первого мая. Выезжал на изнасилование, разговаривал с родителями потерпевшей, так?

— Подожди. — Лешка явственно заскрипел мозгами. — Я точно дежурил тридцать первого мая… Это был четверг… Меня вызвали на изнасилование, но оно не подтвердилось.

— Почему?

— Что — почему? Потому что доктор сказал, что насилия не было.

— А с чего решили, что оно было?

— А-а… — Лешка, кажется, начал вспоминать. — Родители пришли домой, обнаружили дочку тринадцати лет связанной, лежащей на кровати с задранным платьем…

— Глаза были завязаны? — Я сама не знаю, почему об этом спросила.

— Ну да. Так, вызвали милицию, врачей. Я приехал, начал работать, и врач осматривал девочку при мне. Сказал, что девственность не нарушена, повреждений в области половых органов нет. У нее вообще повреждений не было.

— А девочка-то что сама говорила? — я начала терять терпение.

— Да ничего она не говорила! У нее был шок. Я ее не допрашивал, ее почти сразу в больницу увезли.

— В какую?

— В какую-то клинику неврозов. Она разговаривать не могла. По-моему, она до сих пор там и показаний не дает.

— А где дело-то?

— А-а! Я его в милицию передал.

— С какой стати?

— С такой, что изнасилование не подтвердилось, а родители обнаружили, что пропал DVD-проигрыватель.

— И все?

— Вроде все. Я возбудил разбой с проникновением в жилище и отдал в милицейское следствие. А с папой мы действительно поговорили так