— Не впервой, — шепнула Умила, поднимаясь с лежака. — Ты прости, коли напугала… Ложись поспи.

— А ты?

— А мне хватит, — бросила Умила и вышла из шатра.

Ладья степенно покачивалась на волнах Невера, парус шуршал от стрибожьего дыхания, бросая тень на безлюдную палубу. У самого носа ладьи стоял Баровит, всматриваясь в занимающуюся зарю. Подойдя к нему, омуженка осторожно коснулась плеча.

— Они здесь, — проронил витязь.

— Кто?

— Пращуры, целые рода стекаются сюда.

— Чего они хотят?

— Уберечь.

Бережно обняв широкий торс, Умила коснулась щекой его спины.

— Сон дурной зрила… да уж больно ярок для простого кошмара.

Поглаживая её руки, Баровит заговорил:

— Пращуры предупредить нас желают, кого через сон, кого через меня… Да всё ж отдых надобен. Может, приляжешь ещё?

Поморщившись, Умила отстранилась, опустилась на лавку.

— В шатре душно.

Улыбнувшись, Баровит отошёл от борта, оставив тени тонуть в пламени рассвета. Присев рядом, притянул омуженку к себе.

— Здесь подремли. Покамест время есть, сил наберись.

Устроившись на его коленях, девушка закрыла глаза, вслушалась в размеренный шёпот реки. Крепкие руки согревали плечи, поглаживали волосы, и было в них так уютно, так спокойно, словно не было этой ладьи, не было дружины. Умиротворение и радость не крылись в градах и теремах, они крылись в его руках, в его голосе… весь мир крылся в нём.

_____________________________________________________________________________

Палаты* — каменные строения в несколько этажей (два-три этажа).

Новый град* — второй квадрат, внешняя крепость.

Балангус* — рубин.

Азурит* — лазурит.

13. Навь

Сумерки сжимали в объятиях застывающий мир. Сонное забвенье кутало лесную живность, незримым маревом повисало на ветвях, дымкой стелилось над озёрами и речушками. Ещё пара часов, и чернь ночи сомкнёт ладони — время хищников, теней и самой смерти.

Треск сухих веток в полной тиши казался особенно громким. Влажная земля причмокивала под тяжёлой поступью. Где-то в отдалении на болоте прокричала выпь и смолкла, уступив тишине. Из-за раскидистых елей на блюдце поляны вышла тень. Хрипя и спотыкаясь, вытянула в стороны костлявые руки. В отсутствии ветра широкая одежда скрывала очертания фигуры, и лишь скупой лунный свет отделял от тьмы поблёскивающую лысину и морщинистое лицо. Шумно выдохнув, старик опустился на колени, запустил в землю пальцы. Тяжело дыша, закрыл глаза, внимая гласу иных миров.

— Мало, — шепнул он, — очень мало смерти.

Колдун закашлялся. Сплюнув, зашептал заклятья — неупокоенные души поползли со всей округи, вытягиваясь нитями, обвили пальцы, растеклись по венам. Лунвэй впитывал их, словно утреннюю росу. Боль покидала старческое тело, силы наполняли плоть. Но душ было слишком мало, и вскоре по скрюченным пальцам поползли лишь черви. Отряхнув руки, колдун сжал лямку перекинутой через плечо сумы, уставился на лунный диск, чинно плывущий по небу. Россыпь звёзд отразилась в единственном зрячем глазу. Лунвэй рыкнул, оскалился.

— Что ж, ничего. Скоро, совсем скоро мне больше не придётся ползать по старым кладбищам и болотам, не придётся искать братских могил. Совсем скоро стараниями Ши-цзуна павшим воинам не будет числа. Совсем скоро я напитаюсь силой и смогу добраться до пирамид… усыпальниц Богов.

Поднявшись, старик поплёлся дальше, вытянув перед собой руки. Биение смерти покалывало ладони, тянуло к себе, к расщелине миров. Неспешно ступая, Лунвэй побрёл меж деревьев, ломая кусты. Незримые потоки подхватывали руки, увлекая к воронке. Почувствовав ледяной вихрь, Лунвэй открыл глаза — топь предстала перед ним. Нервно улыбнувшись, колдун коснулся воды, колеблющейся на вязкой почве. Взглянув на луну, усмехнулся:

— Питай меня, Иная сторона, питай меня, чужая смерть… я к тому уже привык.

Выхватив из-за пояса широкий нож, Лунвэй подошёл к ели. Лезвие жадно впилось в кору, выпуская терпкий сок. Лунвэй вновь размахнулся. Размеренный стук нарушал тишь, вторя старческому сопению. Колдун навалился на ветвь, и она с хрустом поддалась. Швырнув её на землю, Лунвэй принялся за вторую, бурча под нос:

— Ничего… плоть отдохнёт, плоть уснёт. А дух напитается, напитается неупокоенными… ничего-ничего…

Сизая хвоя покрывала почву, травы валились поверх неё. Колдун работал неустанно, боясь не успеть. Не прошло и часа, как за приболотной порослью появился шуршащий кокон. Утерев пот со лба, Лунвэй раскрыл сумку. Вытащив птичьи черепа, пучки волос и камни, стал осторожно выкладывать их на лоскуты ткани. Особого труда стоило завязать узлы — непослушные пальцы правой руки постоянно упускали нити. Покусывая растрескавшиеся губы, шипя проклятия, старик всё же справился с подкладом. Сжав в ладони нож, рванул рукоять — алые капли глухо застучали по узелкам, пропитывая ткань.

— Тянись, Смерть, тянись к моей крови, обращайся ею, питай плоть, питай дух, умножай мою силу.

Лунвэй сжал узелки, медленно выпрямился и, покачиваясь, поспешил к топи. Впиваясь в податливую почву ногтями, он выкопал ямку, вложил в неё узелок. Примяв место подклада, направился дальше. Луна надменно взирала на сутулого колдуна, скупо освещая болотце. Дрожа от холода и усталости, старик вытаскивал земляные комья, шептал заклятья. Закопав последний узелок, Лунвэй отдался во власть токов межмирья, внимая гласам, вторя им биением сердца. Тьма сползалась к нему, следуя кровавому зову, пронзала каждую клеточку тела, сковывая затылок. Сколько времени он провёл за чтением заклятий, колдун не знал. Алые искры, пронзающие горизонт, предстали пред ним, лишь стоило дрожащим векам подняться. Проведя рукой по тонкой бородке, Лунвэй зашептал:

— Мой путь велик… да, велик… никто не знает, не понимает. Никто не сможет изменить, никто. Только я! Только я смогу изменить судьбу людей… только я.

Он посмотрел на луну, криво улыбнулся, словно был с ней в давнем разладе.

— Думаешь, Белые Боги даровали всем мир и процветание? Даровали богатства и ремёсла, чтобы людям не приходилось враждовать? Я тоже так думал.

Смолкнув, колдун задумался. Вновь взглянув на серебряный диск, отчаянно закричал, ударил кулаками о вязкую кромку топи. Рукава его платья тяжело ударились о грязь, тёмная вода побежала по ткани, леденя запястья.

— Война, — прошипел он, трясясь всем телом, — многолетняя война истощала народы, уничтожая тархтар и ариман. Тогда Белые Боги сошли с небес, даруя Аримии богатства и знания. Чтобы у всех были кров и еда, достаток… Когда люди освоили ремёсла, Боги ушли, оставив здесь свои земные тела… чтобы было куда вернуться, если люди забудут их заветы.

Луна не отвечала, замерев над лесом. Ярость ударила в виски, колдун вскинул руку, тыча в светящийся диск пальцем.

— Я тоже так считал! Я верил, что Боги одинаково хранят и ариман, и тархтар! Они должны были проснуться ещё при первой войне Ши-цзуна. Должны были остановить его! Но нет, они спят… Спят, потому