Шрифт:
Закладка:
В декабре 2005 г. с плеч учителей полетели первые головы. Через месяц загорелись школы в Забуле, Кандагаре, Гильменде и Лагмане; через два – пламя войны охватило весь юг и юго-восток страны. К концу 2006 г. более 200 школ закрылись: родители просто не хотели отправлять своих детей на передовую.
Надежды на лучшее будущее рассеялись. Регионы вдоль «линии Дюранда» пылали. В 2007 г. в провинции Гильменд было зарегистрировано 751 насильственное преступление. Следующий год оказался еще хуже. Талибанизм распространялся подобно смертельному вирусу. Убийство чиновников, сотрудников НПО, членов гуманитарных миссий и «оккупантов» из США, НАТО и ООН уже считалось подвигом. «Заразить» афганцев оказалось очень легко – ведь талибы и были афганским народом.
Идеология «Талибана»* действительно сплачивала афганцев, ибо позволяла мужчинам разного происхождения и этнической принадлежности ощутить единство в том, кем они были и за что боролись. Это чувство солидарности проистекало из социальной системы афганской деревни, а также из традиционного, племенного ислама, постулирующего универсальный набор идей и правил, с которыми все соглашались. Хаккани, Хекматияр и прочие лидеры сетей составляли грандиозные военные планы, требующие координации между афганскими террористами и их пакистанскими «коллегами» (например, братьями Байтуллой и Хакимуллой Мехсуд, которые возглавляли «Техрик-е Талибан Пакистан»* в Вазиристане). Руководители сетей искали спонсоров, распоряжались деньгами и раздавали оружие. Под ними формировался слой полевых командиров, профессиональных боевиков и киллеров. Они переезжали из деревни в деревню, пользуясь крестьянским гостеприимством, совершали теракты и уходили в Пакистан, дабы отдохнуть, перегруппироваться и получить новые задания. Таких «штатных» талибов насчитывалось немало, но «совместителей» было еще больше. «Совместители» занимались сельским хозяйством (в частности выращивали мак) и действовали только на территории своего района – по личной инициативе либо по просьбе уважаемых людей, связанных с Шурой; «штатников» же командировали куда и когда угодно. Так или иначе, но талибы полностью сливались с населением – потому что они и были населением. В свое время британцы и шурави столкнулись с этой же самой проблемой.
К 2008 г. Шура назначила ряд своих командиров администраторами теневого правительства – министрами, мэрами городов, губернаторами вилаятов и т. д. Теперь казалось, что «Талибан»* готов управлять страной – надо лишь избавиться от Карзая и его зарубежных друзей. Мобильные суды талибов колесили по стране, подобно передвижным судам старой Англии. Они основывались на шариате, смешанном с традициями и укоренившейся социальной практикой. Каждый мулла, имам, муфтий, мавлави, кази и хаджи мог отправлять правосудие – и если люди соглашались с его мнением, то он обладал авторитетом, даже не имея глубоких богословских знаний; именно так мусульманское право и ислам в целом работают на низовом уровне. Вообще шариат в глазах простонародья был и является синонимом справедливости. Люди могли обратиться в государственный суд, где для рассмотрения дела следовало дать взятку (причем ее размер определял решение) – или дождаться приезда мобильного суда «Талибана»*. Афганцы выбирали второй вариант – ибо даже в неподкупном государственном суде решение выносилось на основе законов, которые противоречили обычаям, нравам и устоявшимся властным отношениям. Например, некий афганец обменял свою 12-летнюю дочь на опиум у родственника; затем он продал опиум и потребовал девочку обратно – но родственник ее не вернул. Талибский судья понимал суть взаимных претензий сторон; государственный судья, действующий в соответствии с законами, засадил бы в тюрьму и истца, и ответчика.
«Талибан»* стремительно захватывал деревни. В 2007 г. исследователи ООН проводили соцопрос в Пактике – провинции возле «линии Дюранда»; но их даже не пустили во многие районы. Война расползалась и по городам. Осенью 2007 г. взлетел на воздух сахарный завод в Баглане. В январе 2008 г. талибы напали на столичную гостиницу «Kabul Serena Hotel». Через месяц террористы-смертники взорвались в толпе кандагарцев, наблюдавших за авиашоу. В июле заминированный автомобиль врезался в здание индийского посольства в Кабуле.
«Студенты» выстроили налоговую систему, взимая 10 % с доходов крестьянских хозяйств. Опиум претерпел странную метаморфозу – он уже не являлся продуктом, который можно было продать за деньги; он сам превратился в деньги. Афганцы рассчитывались им за продукты и одежду. Наркотик обладал качествами, присущими валюте, – долго хранился, подлежал точной количественной оценке и мог быть предметом переговоров. Способы получить опиум заключались в том, чтобы производить его или участвовать в экономической системе, внутри которой он функционировал. К тому же, подобно любой валюте, опиум упорядочивал экономику.
При наличии теневого правительства, валюты, налоговой и судебной систем «Талибан»* представлял собой реальную альтернативу режиму Хамида Карзая. Талибы бросили НАТО тот же самый вызов, что и моджахеды – СССР в 1980-х гг. и афганские племена – Великобритании в XIX в. Британцы покинули Афганистан, когда нашли того, кому смогли передать власть, – человека достаточно сильного, чтобы править страной, но достаточно умного, чтобы быть партнером Великобритании на международной арене. США поступили бы аналогичным образом, если бы обнаружили своего Абдур-Рахмана – однако никто из афганских политиков даже близко не напоминал «железного эмира».
Глава 27
Трясина
Моя проблема в том, что я, возможно, слишком большой демократ для этого периода жизни страны. Если вам нужен диктатор, то идите к афганскому народу. Пусть выбирают диктатора. Я не из таких.
Хамид Карзай
В 2008 г. во время предвыборной гонки Барак Обама твердил, что выведет американские войска из Ирака и отправит их в Афганистан. Победив на выборах, он пришел в Белый дом с четырьмя ключевыми идеями. Во-первых, Афганистан имел большее значение для Вашингтона, чем Ирак. Во-вторых, афганская кампания была не контртеррористической операцией, а настоящей войной, растянувшейся на семь лет. В-третьих, афганцы должны были рано или поздно взять на себя ответственность за собственную страну. В-четвертых, настала пора выбираться из Афганистана – но так, чтобы не запылал весь регион. На этих четырех «китах» зиждилась концепция Обамы, известная как «стратегия ухода».
Барак Обама был первым американским президентом, признавшим предательство Пакистана и его роль в афганской драме. Он также понимал, что проблема связана с регионами возле «линии Дюранда» – и назвал эту территорию «Аф-Пак», обозначив ее как единый фронт боевых действий. Далее Обама решил ввести в Афганистан еще 21 тыс. солдат – при том что блок НАТО в целом, включая США, дислоцировал там 56 тыс.[663] Впрочем, намерения президента не противоречили предыдущей политике Вашингтона – с той лишь разницей, что Буш наращивал численность воинского контингента без лишнего шума, дабы не разрушать иллюзию о том, что в Афганистане все под контролем.[664]
Обама открыто заявил, что вторжение в Ирак было ошибкой – настоящий враг находился в Аф-Паке. Силы НАТО возглавил генерал Стэнли Маккристал – в 2006 г. в Ираке он выследил и убил иорданского террориста Абу Мусаба аз-Заркави;[665] теперь генералу следовало прикончить Усаму бен Ладена. Маккристал собирался опробовать новую стратегию – привлекать афганцев на американскую сторону, атакуя опорные пункты «Талибана»* в Гильменде, Кандагаре и соседних провинциях. Он предложил измерять успех не тем, сколько боевиков будет уничтожено, но тем, сколько афганцев почувствует себя в безопасности. Кроме того, Маккристал установил строгие правила ведения боевых действий, дабы минимизировать потери
