из стопок, которые громоздились у него на столе – он любил работать в таком беспорядке. Коллинз никогда не думал уйти на пенсию, но этим вечером вдруг почувствовал на своих плечах все бремя человеческой низости. Третий бокал вернул ему боеспособность. Он взял телефон, чтобы позвонить в Тель-Авив.

– Я знал, что она планирует туда поехать, – признался Эфрон. – Она хотела пойти на похороны коллеги. Я должен был сделать ей визу, но вы же знаете, какая она нетерпеливая.

– Вы получили визу? – спросил Коллинз. – Это очень помогло бы разрулить ситуацию.

– Она ко мне обратилась перед самым отъездом в Лондон, времени было маловато, я бы сказал, совершенно не было.

– Писать о ее аресте не стоит, это может отрицательно сказаться на исходе дела – белорусские власти могут сделать из него показательный процесс. Мы же не хотим, чтобы Дженис стала предлогом для ужесточения режима. Но я спрашиваю себя, не получится ли у нас схитрить.

– Какого рода хитрость вы имеете в виду?

– Пустить в Лондоне слухи, что она отправилась в Минск, чтобы добыть доказательства того, что Кэш работает на Восточную Европу.

– И что это нам даст?

– Кэш работает на Лучина, формальных доказательств у нас нет, но это неоспоримый факт. Я изучаю его счета не один месяц, деньги с Востока текут рекой, а потом расходятся по фондам ультраконсервативных британских партий. Без Кэша Гарбеджу никогда не удалось бы провести кампанию за брекзит.

– Развал Запада? Это же любимая теория Дженис. Она исписала немало страниц на эту тему.

– Которые вы всегда отказывались печатать. Однако же это не просто теория. Деньги, которые получал Кэш, шли через Минск. Диктаторы стремятся любым способом ослабить своих противников, возможно, даже с расчетом когда-нибудь захватить их территории. Хищники объединились, чтобы поработить мир. Они убивают или сажают в тюрьму всех, кто встает у них на пути. Их жажда завоеваний неутолима. У Кэша есть союзники в британском правительстве, начиная с Борсона, обязанного ему своей властью. Удобная марионетка, которую используют для дестабилизации Соединенного Королевства. От Мейфэра до Белгравии, олигархи стали новыми царями Англии Борсона, они превратили Лондон в элитный пригород Москвы, они летают туда-сюда на своих бизнес-джетах, нежатся во дворцах или на яхтах, пришвартованных у берегов Темзы. С самого первого дня процесса Кэша против Дженис я придерживаюсь оборонительной тактики, стараясь сосредоточить внимание судей на принципе свободы выражения. Пора изменить стратегию и подлить масла в огонь. Кэш сотоварищи не ожидают лобовой атаки. Если они почувствуют, что их загнали в угол, они попытаются потушить пожар, пока он не распространился. Кэш обратится к своим союзникам в Восточной Европе, чтобы Дженис как можно быстрее экстрадировали из Беларуси.

– И что же я должен сделать? – спросил Эфрон.

– Невозможное. Как можно скорее напечатайте материалы Дженис, все, что она вам посылала за эти годы.

– Я этого до сих пор не сделал только потому, что нам не хватает формального доказательства, чтобы на него опереться.

– Ну так возьмите ее тексты и перепишите в сослагательном наклонении, но так, чтобы обвинение казалось неоспоримым.

– Вы просите меня рискнуть репутацией моей газеты и всех моих сотрудников.

Коллинз сделал паузу, обдумывая каждое слово своего ответа. Он хотел, чтобы первый удар нанес Эфрон. Кэш быстро поймет, откуда и почему совершено нападение. Доверившись таланту Дженис, другие газеты начнут ссылаться на результаты ее расследований.

– Это война, – наконец сказал адвокат. – И мы слишком долго игнорировали этот факт. Сопротивление деспоту невозможно без риска, друг мой, не мне вас этому учить. Что же до ваших коллег, объясните им, что ставка в игре – жизнь одной из них.

Коллинз повесил трубку, не попрощавшись, и сразу же перезвонил Бланскому. На сей раз попросить, чтобы он нашел кого-нибудь, кто сможет навестить Дженис. Он должен кое-что ей сообщить.

Окрестина

Глава 20

Утро субботы, Окрестина, Минск

Дженис резко просыпается, подскакивая на койке. Она чувствует или, может, просто хочет в это верить: операция начнется завтра. Она знает, что в тюрьме ощущение времени скоро исчезнет. Ночью свет в камере не выключался. Вчера вечером, когда она оказалась в этих стенах, надзиратели конфисковали ее вещи – рюкзак, в котором оставалась только зубная щетка, тетрадь, из которой она вырвала исписанные страницы, и косметичку. Ее заставили раздеться, а потом обыскали одежду, пока она стояла голая, проверили карманы и все швы. Потом ей разрешили одеться. «На Окрестина роб не носят», – объяснили ей.

За решетками над столицей Беларуси встает бледное солнце. Город просыпается, и его гул проникает сквозь приоткрытое оконце. Встав на цыпочки, Дженис замечает верхушки кирпичных домов, в окнах которых сохнет белье. Здание, в котором держат мужчин, возвышается как цементный блок на фоне безоблачного неба. Дженис не двигается, она затерялась в своем мире, далеко-далеко от Минска. В своих грезах она видит сад у дома во Флорентине. В это время Давид, должно быть, еще спит; когда он встанет, то пойдет на кухню. До Дженис доносится аромат кофе. Пора идти в столовую.

Дверь открывается, шесть заключенных, с которыми она делит камеру, выходят первыми. Они еще не сказали ей ни слова и даже не ответили, когда она с ними поздоровалась накануне вечером.

Столовая по размерам напоминает баскетбольную площадку. Столы, за каждый из которых садятся по двенадцать женщин, выстроились вдоль синей разметки на полу. Решетка в глубине отделяет зал от другого, где едят мужчины. Дженис думает о Романе; она, как и он, должна запоминать каждую деталь, чтобы понять, как здесь все устроено. Мужчины едят там же, где и женщины, а значит, их выводят из здания. Вероятно, проще перегонять заключенных, чем переносить их пайки.

Дженис не знает, где сесть, лица поворачиваются к ней, новенькой, во взглядах читается: что она сделала, чтобы оказаться на Окрестина? Она идет к решетке, надеясь хоть мельком увидеть Николая, она хочет дать ему понять, что ей нужны его знания. Если бы только она могла с ним повидаться, перекинуться парой слов – она знает, о чем его спросить. За ней наблюдает надзиратель, какая-то заключенная свистит ей, призывая к порядку. Она зашла слишком далеко. Дженис поворачивает голову, заключенная двигается на скамейке и указывает ей на место рядом с собой. Дженис садится с подносом в руках. Заключенная обращается к ней по-белорусски, Дженис говорит ей, что не знает ее языка. Они продолжают по-английски, у женщины сильный акцент, но у них получается понять друг друга.

– Тут