Шрифт:
Закладка:
И тут заурчал голос волхва:
– Услышала мой зов…
– Ты звал меня? – подивилась она. – Мне мыслилось, я по своей охоте…
– Отныне над тобой моя воля, – промолвил чародей. – Я возмутил стихии естества. И сейчас стану пробуждать чадородную силу твоей плоти. Сними одежды!
Звездочёт стоял на ступенях в львиной шкуре, и в сумерках башни его звериная личина, оскаленная пасть казались грозными.
Миртала непроизвольно коснулась своей груди, однако не распустила шнуровку. Рука легла на нож.
– Хотя постой, – волхв сбросил с головы львиную гриву. – Ты не готова. И не принесла с собой того, что я просил. Где зерцало? Сосуд с вином и чаша?
Она смутилась:
– Я воле не вняла…
– Знать, не готова. Напрасно только возмутил стихии… Ступай! Глуха ты ещё к моему слову!
Сквозняк, влетаемый в бойницы, нёс с собой вместе с горьковатым запахом и тополиный пух, который цеплялся и оседал на подросшей щетине головы и подбородка. И этот невесомый, золотистый от солнца покров его лица вдруг озарил разум воспоминанием, от которого вмиг потемнело в глазах.
Она встряхнула головой: нет, почудилось! Под львиной шкурой были человеческие ноги: между когтей звериных выглядывали пальцы…
Дабы не выдать чувств, Миртала склонила голову и в тот час сморгнула видение, отчётливо ей пригрезившееся, но память уже облеклась в плоть, как тело в кожаные одежды.
– Ступай, – повторил волхв. – Явишься вновь, когда позову. И возьми с собой, что велю!
Она ушла почти ослепшей, однако исполненной щемящей, светлой радостью. И вернувшись в покои, не находила себе места, прислушиваясь ко всякому звуку, сущему в пространстве дворца и собственной души, в надежде услышать зов.
Память всколыхнула отроческие годы, и перед взором встал молодец, явившийся ей купальской ночью во дворцовом саду. Миртала не знала его имени, впрочем, это и не потребно было, ибо в порыве юного трепетного восхищения, единожды мысленно назвав незнакомца именем Раз, она и впредь именовала его так. Ей, двенадцатилетней, явление златокудрого молодца казалось сном чудесным. В Эпире был отличный от эллинского праздник Купалы, единственная вольная ночь дев созревающих, когда позволено омываться в морских водах вместе с юношами и когда можно тайно присмотреть и избрать себе жениха, возложив ему на голову венец из водорослей. И все они, пришедшие на празднество, предупреждены были, что в образе одного из них, внешне не отличимого, скрывается владыка Раз. Девы мечтали признать его, найти приметы сути божественной и увенчать венком. Иные по наущению сестёр и матерей искали знаки в волосах, мол, в них искрится пыль звёздная; другие верили, что ногти светятся во тьме, третьи прикасались к тыльной стороне ладоней, от которых якобы исходит жар. Тут всяких кривотолков и суждений много было, однако чаще всего Раза не узнавали и не одаривали, и он с рассветом, когда гасли звёзды, незаметно исчезал на небосклоне. Но если же случалось и он избран был и получал венок, то на заре брал деву и, уединившись на небесах, в розовых облаках совокуплялся с ней. И лишь потом, намиловавшись изрядно, отпускал на Землю. От этого брака по истечении срока рождался сын божественный, имя которому давали Сураз, и всячески его почитали, одаривая скотом, оружием, драгоценностями и прочими богатствами. А по достижении совершенных лет на вече выкликали князем.
Царской дочери, по эллинским обычаям, не пристало участвовать в столь диких варварских празднествах, доставшихся от иллирийцев, поскольку будущего избранника подбирал отец или ближайший родич. Царствующий дядя Арриба запретил Миртале даже приближаться к берегу, и посему она в одиночестве бродила по ночному саду и слушала голоса, крики и смех, доносящиеся с моря: купальская ночь одновременно была прощанием с детством и последней весёлой забавой.
А праздник на берегах притягивал, манил её, и, пожалуй, она впервые пожалела, что родилась царевной. Нарушить же строгий запрет она тогда не смела, да и дворцовая стража не позволила бы шагу ступить со двора, соглядатаи рыскали по саду.
Забравшись в дальний уголок, Миртала огляделась, скинула хитон и стала бегать и подпрыгивать, плескаясь в воображаемом сверкающем в лунном свете море. И так разрезвилась, предавшись игре, что вдруг горячая волна окатила её с головы до ног! Миртала чуть не захлебнулась и, вынырнув, вдруг позрела молодца: облитый лунным светом, он улыбался и лил воду из урны ей на голову. И было чудно то, что в малом сосуде помещалось столько воды – река текла! Она чуть не захлёбывалась, хватая воздух ртом, и, когда наконец поток иссяк, отдышалась.
– Добро ли искупал тебя? – Он урну отбросил в сторону и засмеялся. – Коль мало, принесу ещё!
– Ты кто? – испуганно произнесла Миртала.
– Я с праздника Купалы, – признался молодец. – Навеселился всласть, но без венца остался. Шёл мимо и узрел, как ты танцуешь. Если я по нраву, подари венок!
Она сначала растерялась – и подарила бы, но где же взять водоросли? И тут, увидев розовый куст, поспешно нарвала цветов, сплела венок и водрузила на золотые кудри молодца. Однако о шипы изъязвила ладонь, и кровь потекла к запястью. Избранник это узрел и, взявши её руку, рану зажал: от его прикосновений Миртала испытала солнечное тепло, как от волны, и этот жар, прокатившись по всему телу, остался в сердце. Она теперь порадовалась, что родилась царевной, ибо почудилось: к ней явился бог!
– Как твоё имя? – спросила изумленно.
– Раз! – весело отозвался он. – Должно быть, ты слыхала, коль даже у себя в саду справляешь праздник Купалы.
– Ты бог?
– Ныне отринутый в Эпире! И посему брожу сам по себе…
Но всплеск сего восторга разом опал, ибо Миртала увидела в тот миг, что стража её искала и неотвратимо приближалась!
– Беги! – прошептала она.
– Я приду к тебе! – клятвенно промолвил Раз и стал расчёсывать ей волосы, пропуская пряди меж пальцев. – Ты мне пришлась по нраву.
А стража – вот она, уже рядом!
– Несдобровать, если нас застанут вдвоём в саду. Царь Эпира, мой дядя, держит в строгости…
Он пропустил её локоны сквозь пальцы и вдруг достал из них три золотые змеи.
– Это тебе мой дар, – шепнул, склонившись
