Шрифт:
Закладка:
Все эти приготовления совершались без суеты, в деловитом, сосредоточенном молчании, тем самым вселяя в учеников непроизвольный леденящий трепет. Но по велению учителя, преодолевая его, даже отчаявшиеся обрели присутствие духа и пристально следили за поведением варваров. Дрова оказались сырыми, ещё не просохшими от слабого осеннего солнца, поэтому горели с чадящим пламенем, и тут открылось, что учитель был прав: копья полунощных племён и в самом деле оказались пустотелыми, ибо они уставили их навершениями в костёр и принялись дуть в другой конец древка. Их звериные лёгкие оказались подобными кузнечным мехам и могли за три вздоха выдать столько воздуху, что пламя взыграло, побелело и охватило уложенные в виде лучистого солнца толстые поленья.
И, несмотря ни на что, всё ещё казалось, варвары вполне удовлетворены взятием города и не собираются штурмовать цитадель, укреплённые дома, дворец и философскую школу, по крайней мере ночью. Они даже на крики и мольбы беженцев у ворот не обращали внимания, занятые на первый взгляд бессмысленным и безмолвным колоброжением по улицам и вздуванием костра. У Ариса впервые появилась слабая надежда, что наёмное войско, поднятое глашатаями, по крайней мере, та его часть, что имела поместья вблизи Ольбии, успеет подняться и прийти на выручку. Хотя бы завязать сражение с варварами. А тем временем соберутся и подойдут основные силы. Но на утренней заре без всяких распоряжений и в полном молчании воины полунощных племён все разом собрались на агоре возле костра и, вставши кругами, вдруг вскинули копья и стали трубить в них, как в трубы, изрыгая в небо громогласный, многажды усиленный вибрирующий звук. Над городом всклубилась пыль, с масличных деревьев посыпалась листва, и души учеников охватила внезапная, прежде незнакомая смертная тоска! Заложило уши, и в глазах сами по себе навернулись слёзы – так было больно взирать и слушать. Преодолевая непроизвольное оцепенение, Арис поднял взор и увидел, как зоревое, светлое уже небо раскололось надвое, обнажив вдруг полосу тёмного ночного неба с Млечным Путём, – так высока была лестница знаний!
И с небес, словно снег, посыпались звёзды!
Зрелище было настолько невероятным, что даже невозмутимый оракул заслонился рукой, будто опасаясь, что дождь звёзд сейчас обрушится, как весенний ливень. Однако этого не произошло, сверкающие капли таяли в утреннем воздухе, лишь немного не долетая до каменных колец ротонды, отчего над головою возникало мерцающее звёздное свечение. Необъяснимое это явление настолько притянуло взоры, что никто сразу и не заметил, как одновременно во всех домах, в том числе в детинце и дворце стратега, распахнулись крепостные ворота, двери и оттуда, словно выдутые незримым ветром, посыпались рабы, коих хозяева заперли вместе с собой, опасаясь предательства. И это уже было не магическое, а земное действо: вероятно, невольники только ждали утреннего трубного, приводящего в оцепенение сигнала, скрывая свои чувства, дабы отворить домашние крепости и впустить варваров, которые в тот час ринулись в цитадель и жилища, наконец-то оставив копья и обнажив мечи.
С башни не было видно, что происходит за стенами домов, но воины появлялись оттуда, покачиваясь, ровно пьяные, и с лезвий их мечей ещё бежала кровь. Однако, как позже выяснилось, избивали они не всех, кого находили, поскольку вскоре послышался женский плач и вой, обычные для жителей Ольбии, если появляется усопший. И скоро этот звук причета набрал силу, как незримый пожар, охватил всю Ольбию и стал вздыматься вверх, уносясь в распахнутое небо, к Млечному Пути! Тех беженцев, что в ужасе вопили возле ворот и пытались забраться на стену, окружили, разделили на две части, выпустив женщин с малыми детьми за пределы города, а оставшимся мужчинам, невзирая на мольбы, отсекли головы, сложив их в пирамиду.
Архонта же казнили освобождённые рабы, вероятно соблюдая при этом некий ритуал. Его вывели из цитадели на агору, полой гиматия замотали лицо и бросили жребий, используя для этого поднятый с земли черепок. И выпала ему смерть достойная, ибо правителя Ольбии поставили на колени и вложили в руку короткий варварский колыч, верно предложив покончить с собой. Но он в ту минуту находился в великом смятении и не понимал, что с ним происходит, или не хотел верить в происходящее; отбросив оружие, он сдернул с головы повязку, вскочил и начал что-то гневно кричать бывшим невольникам. Те же терпеливо вновь склонили его к земле, ударами ног подрубив колени, и опять дали колыч. Архонт вдруг заплакал, примерился было ударить себя в грудь и не смог. И тогда два дюжих варвара помогли, неожиданно с силой толкнув в спину, отчего он накололся всё-таки сам…
Хорошо укреплённый и прыщущий стрелами дворец стратега, как и все иные дома, коварно был открыт рабами, и с Константином долго не возились; оцепеневшего и послушного, его выволокли на площадь, поставили перед костром на колени и сначала сорвали доспехи вместе с хитоном, оставив лишь набедренную повязку. Арис был уверен, что стратегу уготована смерть в огне, однако ему учинили кару, прежде неслыханную: седобородый варвар снял свой железный шлем с волчьим хвостом, обнажив бритую, с единственным локоном на темени, голову, после чего вынул нож из-за голенища высокого сапога и, короткими взмахами сделав три надреза, сорвал кожу с его спины, оставив висеть её на пояснице окровавленным шлейфом. Но не успели ученики тайно ужаснуться сему варварству, как освобождённые рабы, включая женщин и наложниц, одетых, по обычаю, в варварские длиннополые рубахи, налетели на стратега, словно вороны, в мгновение ока голыми руками разорвали на куски и, отнеся их к крепостным стенам, выбросили наружу. После чего воины наполнили кувшины, и те, кто терзал Константина, тщательно вымыли руки, лица и даже замыли кровавое пятно на том месте, где он
