После этой расправы начался обряд очищения огнём: седобородый варвар с локоном на непокрытой голове, вероятно жрец, обмотал копьё некой тонкой тканью, похожей на шёлк, зажёг его от костра и начал действо. Он положил навершение на землю и стал дуть в копьё, отчего вылетало синеватое бездымное и высокое пламя, а все их вызволенные соплеменники обнажили головы и пошли чередом, прыгая через этот огненный столп. Избавленные от рабства, наложницы стратега и вовсе сбросили с себя одежды, сигали в огонь обнажёнными и по нескольку раз подряд, покуда длинные их космы не обгорели до корешков.

И только пройдя сквозь пламя, бывшим пленникам дозволялось вновь соединиться со своими, то есть сдержанно и молча обниматься с воинами, вероятно родственниками, брать их за руки и стоять рядом. Однако даже их встреча проходила молчаливо, безрадостно и даже скорбно, возможно, потому, что рабов в Ольбии держали немного, только для домашних работ, и большинство варваров не нашли своих сородичей; основную добычу походов Константина продавали с невольничьего рынка на Капейском мысу, увозили на кораблях в Милет и Афины либо оставляли в услужении у купцов и ремесленников.

И вовсе их не было в философской школе, где всякую работу исполняли сами ученики, и это, казалось, спасло башню от вторжения. По крайней мере, занятые резнёй и своими обрядами, воины даже не делали попыток проникнуть внутрь, хотя караул копейщиков по-прежнему стоял вдоль стен. Теплилась искра веры, что варвары освободят своих соплеменников, вдоволь набеснуются, натешатся местью и, опьянённые, уйдут восвояси, однако и эта надежда угасла, как только солнце поднялось в зенит. Дюжина караульных возле башни в тот час обмотали навершения копий переливчатой, искристой тканью, подпалили её от костра и принялись выдувать пламя, нацелив его на вход в школу. Первый ярус был вдвое больше второго и третьего, поэтому увидеть, что происходит с окованными дверями, было нельзя, но скоро по лестничному пролету в обсерваторию потянуло дымом и запахом раскалённого камня. Тем временем следующая дюжина варваров вела некие приготовления, колдуя возле водопровода, и, сменив первую, внезапно окатила водой дверной проём, выбрасывая её струями из полых копий. Раздался сильнейший треск, ученики ощутили под ногами явный толчок, словно от землетрясения, и столб пара взмыл выше ротонды. В тот же миг из башни посыпались, раскатываясь по площади, увесистые камни и – о ужас! – тяжёлые двойные двери, которые персы не сумели выбить железным тараном, сами вывалились из стены!

– Зрите в лица варваров! – напомнил ученикам оракул. – И внемлите их действу, как моему уроку!

Но теперь уже и голос учителя не мог спасти от паники. Забыв уставы, ученики заметались по обсерватории, двое полезли по колоннам ротонды вверх, но сорвались с каменного кольца и рухнули вниз, на сводчатые закомары третьего яруса. Ещё три ученика пали на пол и свернулись в единый клубок, защищая головы руками, а оставшиеся стоять на ногах, в их числе и Арис, сбились в стаю вокруг Биона, сцепились руками и замерли, ожидая, что же будет дальше. Однако в течение первых нескольких минут ничего страшного не случилось, варвары не поднялись в обсерваторию, чтобы казнить учеников, хотя вполне могли, и Арис осторожно выглянул за парапет…

И открылось ему зрелище невообразимое, странное по своей сути и притягательное: воины, что ещё недавно, словно забавляясь, рвали копьями тела своего противника и хладнокровно отсекали головы, сами теперь ходили со скорбно опущенными головами и бережно, как великие драгоценности, выносили из библиотеки книги и свитки. Они заботливо и аккуратно складывали их на помост, выстроенный из тех же копий и покрытый огромным полотнищем из искристой ткани, на которой высилась уже целая пирамида из фолиантов и свитков. В сознании Ариса промелькнула естественная, вызванная их поведением, мысль, что библиотека философской школы – это и есть основная цель нападения варваров! Они пришли не для того, чтобы освободить своих соплеменников и отомстить за походы безмудрого стратега, и даже не для того, чтобы поживиться богатыми накоплениями купечества Пергама Понтийского и жителей Ольбии. Они явились из полунощной стороны, чтобы похитить самые бесценные сокровища – знания, изложенные на пергаменте!..

Еще мгновение, и Арис уверовал бы в благородную суть их похода, ибо считал, что оправданы и благородны лишь войны, учинённые во имя добычи знаний, открытия вечных истин и совершенства духа. Как философ, он готов был простить врагу даже пролитую кровь соотечественников! Но в следующий миг вдруг ощутил толчок под ногами, хотя на сей раз земля не содрогалась и не сотрясала башню…

Четверо могучих воинов взяли за углы полотнище, ступая босыми ногами по раскалённым угольям, вошли в середину огненного солнцеподобного круга и опустили свою ношу. И то, над чем Арис благоговел, искренне испытывая счастье познания, и священнодействовал, копируя изложенные на пергаменте истины, вспыхнуло разом и испустило в небо чёрный трескучий столб дыма! Стоящие вокруг костра варвары вскинули копья, наставили их в огонь и принялись раздувать его, и ветер напахнул горьковатый запах горящей плоти, как если бы там пылал человек! Либо в тот момент философу так показалось от чувств возмущения и гнева, враз его переполнивших! Ибо он воспринимал книги как живое существо, как своего главного учителя, настоятеля и оракула!

Арис непроизвольно метнулся к ступеням лестницы, ведущей вниз, но был остановлен Бионом, чьи жёсткие пальцы, ровно оковы, замкнулись на его запястье.

– Зри! – было повеление. – Даже я не в силах преподать тебе подобного урока!

Ариса охватил нестерпимый жар, словно вместе с книгами загорелась и его плоть, и не рука учителя, но эти ощущения удержали его в обсерватории. Спустя минуту, когда, преодолевая боль, он вновь глянул вниз, то узрел, что книги уже обратились в горящий уголь, а на постаменте выросла другая пирамида – бесконечные вереницы варваров напоминали язык змеи, и когда одна часть проникала в библиотеку, смыкаясь у входа, другая выползала назад, нагружённая сокровищами, и раздваивалась возле копейного постамента.

А неопалимые воины вновь подхватили полотнище со свитками и водрузили его на костёр…

В какой-то момент почудилось – даже время остановилось, взирая на это злодейство, поскольку Арис перестал его ощущать, однако всего на миг, ибо возле подножия башни одновременно происходило ещё что-то, сначала не отмеченное сознанием, но запечатлённое зрением. И лишь очередной окрик Биона заставил его всмотреться в лица варваров…

Совершая немыслимое зло, они при этом скорбели и многие, в том числе суровые и грубые воины, плакали!

– Отчего