В школьной системе Китая царила жесткая конкуренция, и вероятность дойти до самого верха образовательной лестницы была крайне низкой. Ожидалось, что из 32,9 миллиона детей, начавших обучение в начальной школе в 1965 г., в среднюю школу первой ступени пройдут лишь 9 %. В свою очередь, только 15 % учащихся средней школы первой ступени могли закончить ее и перейти в среднюю школу высшей ступени. Из уже крайне небольшой выборки детей, которые закончили среднюю школу, лишь 36 % поступали в вузы. Таким образом, лишь 1,3 % детей, поступивших в начальную школу в 1965 г., дошли бы до средней школы высшей ступени и только 0,5 % поступили бы в вузы[81].

В середине 1960-х гг. наиболее важным критерием при зачислении в средние школы высшей ступени и вузы было прохождение стандартизированных вступительных экзаменов. Для средних школ высшей ступени такие испытания проходили на городском и уездном уровне, для вузов – на общенациональном уровне. Эта высококонкурентная и меритократическая по своей сути система допускала влияние на процесс зачисления учащихся в школы и вузы политических факторов.

Первый такой фактор – классовая принадлежность семьи. Поступающие из революционных и пролетарских домохозяйств пользовались предпочтением, если их результаты на экзаменах были близки к проходным баллам; в то время как поступающим из эксплуататорских или реакционных домохозяйств нужно было продемонстрировать исключительные результаты, намного превосходящие такие баллы [Rosen 1982: 12–66; Unger 1982: 11–47, 83–109]. Зачисление в вузы было неприкрытой формой политической компенсационной дискриминации, направленной на продвижение в первую очередь «красных» классов. Четко обозначенное предпочтение в пользу пролетарских домохозяйств открыло возможность получения образования людям, которые в силу своего происхождения до 1949 г. практически не имели таких шансов. Вплоть до 1930-х гг. большую часть студентов китайских вузов составляли выходцы из состоятельных семей, а в самых элитных университетах учились почти исключительно дети богатых родителей [Lang 1946]. Несмотря на заявленную цель такой политики, учащиеся с революционными корнями были в гораздо большем фаворе, чем учащиеся из пролетарских семейств. При этом учащиеся из бывших средних и даже эксплуататорских классов продолжали поступать в вузы чаще, чем представители остальных классов.

Таблица 6.2 демонстрирует влияние классовой принадлежности на поступление учащихся в середине 1960-х гг. в два элитарных учебных заведения Пекина: Среднюю школу высшей ступени при Университете Цинхуа и собственно Университет Цинхуа. В обоих случаях «некрасные» классы демонстрируют более благоприятные показатели зачисления, чем можно было бы предположить, исходя из описания политики властей. Средняя школа высшей ступени при Университете Цинхуа – престижная школа-пансион, расположенная в окрестностях Пекина. Большую часть ее учащихся в то время составляли жители Пекина. Удивительным образом учащиеся из революционных домохозяйств (колонка 1) были представлены в школе заметно диспропорционально от своей доли в городском населении Китая (колонка 5). Скорее всего, это связано с концентрацией в столице высокопоставленных революционных кадров. В равной мере привлекает внимание значительное количество учащихся из средних и даже эксплуататорских классов с учетом их доли в городском населении – мы видим это из коэффициентов в колонке 2 (коэффициент выше 1,0 указывает на завышенные значения, ниже 1,0 – заниженные значения). Учащиеся из пролетарских домохозяйств оказались в этой школе в значительном меньшинстве, притом что именно пролетарские классы составляли большую часть городского населения.

Таблица 6.2. Показатели поступления в элитарные учебные заведения с учетом классовой принадлежности в середине 1960-х гг.

В Университете Цинхуа ситуация с классовой представительностью была несколько иная, поскольку вуз привлекал к себе абитуриентов не только из столицы, но и со всего Китая. Именно поэтому революционные классы составляли здесь меньшую долю, чем в средней школе, хотя они все равно были представлены диспропорционально высоко относительно общей численности данной категории населения, как мы видим из колонки 4. В вузе пролетариев было больше, чем в средней школе, однако этот показатель был в два раза меньше их доли в общей численности городского населения. Поразительным образом средние и «черные» классы – элита прежнего общества – становились студентами пропорционально чаще по сравнению с учащимся иного происхождения. Меритократическая сущность системы тестирования шла вразрез с классовой линией партии[82].

Никакой особой тайны в том, почему доля представителей старых элит в образовательных учреждениях столь высока, нет. В любом обществе дети, растущие в семьях с образованными родителями, имеют особые преимущества в виде широкого доступа к образовательным ресурсам дома, способности родителей помогать им с домашними заданиями и в особенности высоких ожиданий родителей от младшего поколения. Прежние элиты Китая находили возможность добиваться успеха в рамках образовательной системы вопреки дискриминации их по классовой принадлежности. К середине 1960-х гг. эта ситуация вылилась в большую политическую проблему, которая и стала основной причиной для отмены вступительных экзаменов во время «культурной революции».

Следующим критерием, которым руководствовалась партия, была политическая активность. В теории люди любой классовой принадлежности могли получить серьезный опыт участия в политической жизни, то есть разделять соответствующие взгляды и вести себя так, как требовалось для вступления в КПК. Поскольку учащиеся средних школ и большая часть студентов вузов были слишком молоды для зачисления в ряды членов партии, активность они могли продемонстрировать через участие в деятельности Коммунистического союза молодежи Китая, например, занимая в этой организации руководящие должности. При средних школах и вузах активно работали подотчетные партийным комитетам молодежные союзы. Эти союзы фактически копировали структуру подразделений и иерархию должностей партийной организации. Достижения молодых людей с опытом работы в качестве «учащихся-кадров» фиксировались в их личных делах и должным образом учитывались, оказываясь способными сыграть определяющую роль в случаях, когда результаты тестирования человека были ниже требуемого балла или когда нужно было определить, в какое учебное заведение или на какую образовательную программу человека направить [Shirk 1982; Unger 1982].

Эти же два политических критерия – классовая принадлежность и политическая активность – применялись, когда после завершения обучения в вузах приходила пора распределять бывших студентов на работу. К этому времени членство в партии становилось эмблемой политической лояльности для тех учащихся вузов, которые вступили в КПК во время обучения. Так, в 1965 г. 7,8 % студентов Пекинского университета и 13 % студентов Университета Цинхуа уже состояли в партии [Walder 2009: 23]. У этих учащихся были самые высокие показатели политической активности. Выпускников отбирали в министерства, в исследовательские институты, на госпредприятия или в аспирантские программы с учетом классового происхождения, личных дел и рекомендаций наставников. Бывшие учащиеся, уже состоявшие в партии, получали доступ к широкому спектру возможностей.

Становился очевидным диссонанс