всю следующую неделю болел. Ему представлялось, что он лежит на смертном одре, а она склоняется над ним в облаке муслина и кружев и роняет слезы сожаления на его лицо. Мадам де Шату, не слыша об этой драматической болезни, месяцем позже пресекла ухаживания Ги, вручив ему перевод «Памелы». Радуясь тому, что баронесса держала томик в своих руках и, возможно, читала его в постели, как и он, Ги изучил злоключения целомудренной английской героини с легким разочарованием. Однако он надеялся, что это даст ему материал для разговоров с баронессой. На следующий день Ги впервые попытался побеседовать с ней. Леди не удалось избавиться от его безмолвной горячей привязанности, но она с удовольствием обнаружила, что Ги умен и способен развлечь ее. Идиллию нарушила смерть барона от несчастного случая при верховой езде. Любящая баронесса была потрясена своей потерей, и несколько недель Ги не осмеливался навещать ее, но в конце концов его удостоили короткой аудиенции и позволили прикоснуться к ее руке в перчатке. Месяц спустя он стал ее любовником. Ги обнаружил, что может заставить ее стонать от наслаждения и смеяться. Он отдал баронессе всю свою нежность и пылкость, каких никогда ни к кому не испытывал. Ги очень нравился баронессе, но сам стремился к тому, чтобы об их связи не узнали его отец и знакомые.

Через несколько недель Ги выяснил, что не только он утешает мадам де Шату. Правда открылась ему самым неприглядным образом. Когда беззаботная горничная открыла Ги дверь в будуар баронессы однажды утром, он увидел, что она стоит перед туалетным столиком в дезабилье, обнимая приятного на вид, распутного месье Омаля, управляющего имением Шату. Возлюбленные, не замечавшие его присутствия, выказывали все признаки давних интимных отношений. Ги вышел, пораженный в самое сердце, и баронесса поступила мудро, не остановив его.

Преследуемый терзаниями, Ги понял, что его любовь к баронессе, открытая, страстная, означала для нее нечто иное. Ее измена внушила ему отвращение, и он поклялся никогда не видеть ее. Однако они принадлежали к одному аристократическому кругу, поэтому через две недели Ги оказался на обеде вместе с баронессой. Сидя напротив нее, он с болью наблюдал, как весело она щебечет. Ги решил, что женщина, которую он считал такой чувствительной, — на самом деле одно из самых себялюбивых существ.

Однако каждый наблюдательный человек, и особенно сама баронесса, замечали, как унижен отвергнутый Ги. Его бледное лицо и пристальный взгляд преследовали баронессу во время всего обеда. Опасаясь, как бы он не выдал их обоих, она решила поговорить с ним вечером, когда они стояли вместе в углу большой комнаты, скрытые от общества тяжелыми портьерами.

С гордой непреклонностью, но внутренне дрожа, Ги слушал ее заверения в дружбе, и презрение его возрастало. Он старался не злить баронессу, но она проливала слезы раскаяния. Их было слишком много для удрученного Ги. Баронесса призналась ему, что нуждается в дружбе, и предложила новый союз. Он означал, что время, которое они проводят вместе, будет принадлежать только им и никогда ему не помешают требования другого мужчины. Слушая все это, Ги понял: ему предлагают делить ее милости сознательно, а не оставаться по этому поводу в полном неведении. Позднее, вспоминая момент, когда он отверг это предложение, Ги решил, что это и положило начало его печальному возмужанию.

Ему и баронессе не суждено было разойтись навсегда. Опыт, приобретенный Ги с другими женщинами, вскоре поставил его в более выгодную позицию: оценив несомненное очарование баронессы, он простил ей высокомерие. Она видела, что чувствительный юноша превратился в красивого и обаятельного мужчину. Чем старше становилась баронесса, тем больше надоедала ей скука провинциальной жизни. Иногда баронесса напоминала Ги о тех неделях, которые она теперь называла самым счастливым периодом своей жизни. Раз или два он даже принял ее предложение оживить прошлое. В эти моменты они были более терпимы и нежны друг к другу, чем во время своей первой страсти, но каждый из них ощущал разницу, как потерю.

На ужин к баронессе этим вечером собралось много гостей, и оживление за карточными столами царило допоздна. Ги, не любивший карты, заметил, что мысли его постоянно возвращаются к одной и той же теме и ему не удается отвлечься от них, даже болтая с баронессой. Он прислонился к клавикордам, на которых она что-то исполняла.

— Мужчины сейчас могут прожить, давая концерты в столицах и домах знати в Европе, как одаренные музыканты, которых нам постоянно поставляет Вена. А женщины?

— Исполнительницы-женщины редки, певице, конечно, удается сделать состояние.

— Да, если у нее есть талант.

Талант явно выказывала девушка, которая сейчас спала в одной из его спален, причем весьма незаурядный, размышлял Ги.

— Как мило, что вы беспокоитесь о моем будущем, но полагаю, я останусь в своем прежнем амплуа. Мне хватит мастерства, чтобы заполнить пустоту жизни.

Хорошо воспитанная музыкантша улыбнулась, желая смягчить свою резкость.

— Я рассуждаю теоретически, но мне хотелось бы знать ваше мнение. Считаете ли вы, что сейчас женщины имеют возможность занять свое место в мире?

— Если она независима, то, конечно, да. У меня в Париже есть много деятельных друзей. Они пишут книги, содержат салоны, занимаются дипломатией. Это пугает.

— А если у женщины нет независимости?

— О, дорогая, вы же не зайдете так далеко, чтобы стать нищей!

Она покраснела, слишком поздно вспомнив о том, что год назад Ги ухаживал за очаровательной юной парижанкой. Казалось, она тоже увлеклась им, но ее семья убедила ее отказаться от брака, поскольку Ги не имел состояния.

Он спокойно ответил:

— Предположим, леди без средств желает улучшить свое состояние. Скажем так, не слишком завидный претендент, вроде меня, ей не подходит, — Ги с иронией поклонился, — а никого другого нет… Как вы посоветовали бы ей поступить?

— Я посоветовала бы ей комфортно устроиться в сельской местности.

— А если она предпочитает попытать счастье в городе?

— Если она умна, умеет писать или рисовать миниатюры, возможно, она может справиться, в ином случае ей придется заниматься чем-то ужасным. — Баронесса поморщилась. — Заняться парфюмерией или чем-то вроде этого, а затем мы потеряем интерес к ней.

Ги рассмеялся, а она воинственно продолжила:

— Вообще-то я думаю, ей следует обратиться за советом к родственникам.

К ним подошел Бруссар:

— Размышляете, как попасть в приживалки, Ришмон?

— Мы размышляем, какое будущее может ожидать мадемуазель с небольшим достатком. У маркиза романтическая точка зрения, а у меня практическая.

— Не возражаю.

— А как ваш раненый герой? — поинтересовался Бруссар.

— Выздоравливает; если завтра он сможет держаться на ногах, я предложу ему продолжить путь.